Павел Дмитриев - Скрепы нового мира (Анизотропное шоссе, Iii)

- Спаси вас Бог, милочка! - наконец прервала затянувшийся монолог госпожа Булгакова. - Тогда, в восемнадцатом, я с большевиком не смогла.

Саша не осталась в долгу:

- Собралась умирать, да встретила Алешу, - так удивительно просто она изложила историю нашего знакомства. - Не допустила Пресвятая Богородица греха тяжкого.

- О, та жизнь, что колеблется все время на краю! - очень по-своему истолковала слова моей жены Любовь Евгеньевна. - Чужие лица, незнакомые слова, узкие кривые улицы. Грязный Константинополь, провонявший рыбой Марсель, серый мокрый Берлин. Тогда все вокруг казалась мне кошмарным сном. Каждый вечер я мечтала проснуться на утро, а за окном Литейный, пушистый белый снег, дворник у ворот о чем-то ругается с посыльным, - тени прошлого мира скользнули по ее лицу. - А получала нескончаемые, глупые тараканьи бега в пыли, по жаре или стуже, да редкие танцульки ради куска хлеба. Если бы не Миша, я бы там верно погибла!

Тут, как раз на упоминании всуе тараканьих бегов, я вспомнил булгаковский "Бег". Конечно не саму пьесу - но снятый по ней кинофильм, а в нем нелепый, вяло плывущий по мужским рукам образ Серафимы. При девушке осталось все нужное для жизни: молодость, здоровье, образование и манеры, недурная внешность, знание европейских языков. С таким заделом ничего не стоит устроиться в любой стране огромного мира. Вместо этого она весь сюжет ошивалась возле сломавшихся генералов разбитой армии, а в финале, уже совсем от полной безнадеги, кинулась на шею юродствующему, здорово смахивающему на князя Мышкина, приват-доценту.

Видели мы с Мартой во множестве подобных фиф, когда запускали в Берлине торговлю воздушными шариками. Угораздило тогда меня попытаться подсобить бедствующим на чужбин соотечественникам, дать объявление о найме продавщиц в эмигрантской газете. Отклик вышел на удивление слабым, итоговый результат - того хуже. Кандидатки заваливали тесты все как одна - вместо улыбки на лице гримаса, тупой ступор, а не действия в сложной ситуации, про расторопность в обращении с кассой и говорить не приходится.

Сможет ли подобная дама научить нас с Сашей жизни?!

- Простите великодушно, Серафима Евгеньевна, - намеренно сбился я в имени. - Никак не могу поверить, что полки универмага Wertheim не помогли вам проснуться.

Я рассчитывал, что жена Булгакова обидится, и наконец-то прекратит мучать Сашу и меня своей опасной патетикой. Но не тут-то было.

- Вы очень... необычный молодой человек, - обратила гнев в натянутую улыбку Любовь Евгеньевна. - Милочка, - переключилась она на Сашу, - вы уверены, что ваш муж не большевик с дореволюционным стажем, или тем паче, не чекист?

- Абсолютно!

Вот ведь наказание, что ни новое знакомство, то супруге приходится открещивать меня от службы в ГПУ. Прямо повод задуматься, чем же так похож на чекиста?!

- Тем более удивительно! - сокрушенно покачала стеклярусом на шляпке Любовь Евгеньевна. - Но я все равно побоюсь поинтересоваться у вашего мужа, где ему удалось ознакомиться с Мишиной пьесой.****

- Он ее не не видел и не читал!

- Не надо, - изящным движением ладони Любовь Евгеньевна отмела сомнения. - Так проще, я же все понимаю. Всем проще.

- Афиноген-то на кой черт тут объявился? - беспардонно вломился в наш междусобойчик Зазубрин. - Он же вроде как в актеришки подался?

- После гонорара в двадцать тысяч золотом***** можно не только в кино... - брезгливо поморщилась Любовь Евгеньевна. - Членство в партии не помешало ему купить четырехкомнатную в Газетном переулке и нанять прислугу.

- Это кто у нас в Москве так здорово зарабатывает? - поразился я.

- Наловчился тут один товарищ, - по теме квартирного вопроса Зазубрин выступил в удивительном согласии с женой Булгакова. - Перелицовывает передовицы "Правды" в пьески.

- Вы еще посмотрите, эким он франтом вырядился! - Любовь Евгеньевна отвесила выверенный кивок в сторону совсем молодого парня, подзадержавшегося около соседнего ряда столов.

- Ничего себе!

\\\*Из письма М.А. Булгакова: "Произведя анализ моих альбомов вырезок, я обнаружил в прессе СССР за десять лет моей литературной работы 301 отзыв обо мне. Из них: похвальных -- было 3, враждебно-ругательных -- 298.\\\

\\\**ГГ преувеличивает. Топ советских писателей 20-х годов на одном из популярных сайтов выглядит так: Ильф и Петров, Грин, Пастернак, Булгаков.\\\

\\\***Прочнее всего имя Любови Евгеньевны связано с замыслом и рождением пьесы "Бег": её живые рассказы об эмиграции и эмигрантах, о Константинополе и Париже послужили источником вдохновения для писателя при создании пьесы.\\\

\\\****Знание пьесы "Бег" выглядит очень странно, но чудом не является - к постановке и публикации отказано (впервые на сцене в 1957 году), но читали ее, все же, многие.\\\

\\\*****Имеется в виду драматург Александр Афиногенов, один из руководителей РАПП. В 1931 Афиногенов снимался в кино "Гайль Москау" о солидарности советских моряков и зарубежных рабочих. В 1932 году действительно получил баснословный гонорар - 171 тысячу рублей (при зарплате рабочего около 100-200 рублей).\\\

Да у нас на Электрозаводе за такой прикид можно партбилет положить на стол. Кроваво-рыжие туфли на пухлой подошве, над туфлями, несмотря на лето, толстые шерстяные чулки, над чулками - шоколадными пузырями штаны до колен. Вместо пиджака приталенная замшевая куртка, а на голове - берет с коротким хвостиком. Полный набор признаков мелкобуржуазного перерождения, хоть сейчас в стенгазету!

- Бедный, бедный Алексей Максимович! - фальшиво принялся стенать Зазубрин.

- Он что, ученик Горького?! - опешил было я. - Хотя чему удивляться-то...

- Обидчик, - улыбнулась моей промашке Любовь Евгеньевна. - Афиногенов всю Москву измучил "партийностью литературы". Досталось от его проклятого РАППа* на орехи и Горькому, и красному Толстому, - тут улыбка пропала с ее лица, - а Володю Маяковского, царство ему небесное, эта банда травила до самой смерти, как стая шакалов - раненного льва.

- Боже, пропал калабуховский дом! - мне зачем-то вспомнились слова профессора Преображенского.

Сомнительной наградой стал очередной пинок в лодыжку.

- Развели скуку, - Зазубрин устало растер лицо широколапой пятерней.

Нашарил в кармане портсигар, тяжело поднялся и похромал в сторону дверей. На его пиджаке, ровно под левой лопаткой, сидела аккуратная заплата.

- L'amour ne se commande pas, les jeunes,** - неожиданно перешла на французский Любовь Евгеньевна. - Смотрю на таких вот Афиногеновых, и кошмарным сном мне видится Москва. Знаете почему? - она заглянула Саше в глаза. - Жить с писателем, слава Богу, совсем не то, что жить с большевиком. Да только нынче писатели сами становятся большевиками. И самое ужасное в этой истории то, что их, по большому счету, никто не заставляет. Сами, они всего добиваются сами, в этом дьявольском РАППе чуть не пять тысяч членов. Да-да, не спорьте, именно сами писатели спешат за победившим классом, угодливо потакают его вкусам и чувствам, или вернее сказать, их неуклюжему отсутствию...