Павел Дмитриев - Скрепы нового мира (Анизотропное шоссе, Iii)

Пока я высунувши язык бегал с оформлением загранпаспорта, Бабель таки издал отредактированного мной Хайнлайна. Свежеотпечатанная книга незамедлительно, через Кольцова, попала кому-то из кремлевских небожителей. Скорее всего к Бухарину, но нельзя исключать Рыкова или самого Сырцова. Главное, текст вождю... понравился! Так сильно понравился, что с олимпа Политбюро покатился категорический императив: автора во что бы то ни стало найти и наградить.

Из-за такой накладки остается только гадать, по какой причине за нами установили слежку на Октябрьском вокзале. Виноват ли в этом донос злодея-профорга, как я полагал ранее? Или у дуболомов из ГПУ не хватило интеллекта выделить из начальственного окрика "найти и наградить" последнее, а не первое слово? А может, боевики тегеранской резидентуры собирались всего лишь предложить мне вернуться в СССР - как уважаемому и популярному писателю? Хотя в последнее поверить совершенно невозможно: клетка нас ждала в любом случае. Стальная или золотая - неважно, тщательная проверка прошлого неизбежно закончилась бы расстрельным подвалом.

Успешный побег субъектов поиска из Тегерана поставил органы в совершенно идиотское положение. Автор так понравившейся вождю партии книги, как принято писать в советских газетах, "раскрыл свое гнилое нутро". Оказался контриком с поддельными документами, жестоким убийцей, и самое страшное: ренегатом, с потрохами продавшимся лживой западной демократии. Впору честно доложить "обнаруженные следствием факты"... да вот беда, настолько смелых чекистов попросту не нашлось. Зато товарищам достало фантазии на фабрикацию фейка. Меня задним числом зачислили в аппарат ГПУ, отправили на сказочное персидское спецзадание, и обрели великий подвиг, по результату - представили к правительственной награде. Для особой пикантности и достоверности выбили из актива Электрозавода признание трудовых заслуг. Причем выданная мне партийная рекомендация оказалась для фальсификаторов настоящим джек-потом.

Заграничной же агентуре спустили указание: любой ценой найти и уничтожить преступника с документами погибшего пролетарского писателя.

Мертвый герой удобнее живого.

Мы не станем разочаровывать комбинаторов. Умереть на бумаге - совсем не страшно.

\\\*Mohammerah, сейчас - Khorramshahr, Хорремшехр - город и порт на юго-западе Ирана. Самолеты Junkers Luftverkehr Persien летали туда "по требованию".\\\

\\\**Штурвал в данном "Юнкерсе" всего один, но никто не мешает пилотам для отдыха меняться местами прямо в полете.\\\

\\\***Трансиранская железная дорога была достроена только в 1939 году.\\\

\\\****Первая стоматологическая бормашина с турбинным наконечником появилась в серии в 1957 году.\\\

\\\*****"Завещание писателя" Хилэра Бэллока, 1925 год.\\\

8. Капитал не по Марксу, или торговля справа налево.

Берлин, осень 1931 - весна 1932 (год и три месяца с р.н.м.)

Дородная тетка, за которой я стоял в очереди добрую четверть часа, наконец-то получила корреспонденцию и убрала свой затянутый в букле круп от древнего, затертого до блеска перила стойки.

- Bitte! - то ли поторопил, то ли поприветствовал меня усталый конторщик.

- Guten Tag, - я поспешно протянул ему аусвайс - серую, сложенную вдвое бумагу с фотографией и многочисленными идиотскими печатями.

Конторщик ткнул испачканным в чернилах ногтем в фамилию, подтянул уползшие к локтям нарукавники и направился к занимающей всю стену картотеке. Будет минут пять шариться по ящикам, а если письма до востребования для меня существуют - пойдет за ними куда-то за дверь, надо понимать, на склад.

Откроет шкаф со старым скелетом.

Два года, целых два года, а в памяти - как вчера. Прощальная ночь в Киле, сбитые в страсти простыни, жаркий шепот Марты: "я буду каждый день писать тебе". Мой лукавое, скрепленное объятиями и поцелуями согласие: "как доберусь до почты, тотчас отвечу".

Не сложилось. Подготовка к покушению на Сталина закрутила меня по Европе как канзасский ураган - домик баумовской Дороти; вырваться в почтовое отделение C14 на берлинскую Дрезденер-штрассе я не успел. Точнее, если не врать самому себе, не захотел. Нет видел ни малейшего смысла строить сердечные планы, когда Троцкий дает всего лишь один шанс из трех за наше с Блюмкиным благополучное возвращение из СССР. Мрачный прогноз, однако поразительно верный: после успешного теракта застрелен как он сам, так и Блюмкин, то есть из троих подельников - остался я один.

Повезло, можно сказать. Дважды "погиб" в бою, от белогвардейцев получил монумент на могилу, от большевиков - посмертный орден. При этом жив, здоров, еще и отдохнул, совсем как на курорте.

Хотя слово "как" тут неуместно. Турция летом, пусть даже в 1931-ом, и есть самый настоящий курорт. Конечно, не светские Канны, тем более, не сияющий огнями колоссальных отелей оллклюзив 21-го века. Просто ленивая, сытая, спокойная страна - особенно если не забредать в трущобы. Днем мы валялись на пляжах Принкипо, бразгались в ласковом Мраморном море, пили вино и львиное молоко* в местных ресторанчиках. По вечерам, когда спадала жара, Александра таскала меня по променаду, освоившись там с последними веяниями моды - учинила набег на бутики и лавчонки Константинополя. Шок и трепет; после тотального советского дефицита любящему мужу нелегко выжить в городе доступного изобилия.

Тогда же, легко и без проволочек, разрешился вопрос с документами. Свои, на имя Хорста Киркхмайера, я просто-напросто выкопал из тайника во дворе дома, в котором Лев Троцкий держал оборону против боевиков Сырцова; теперь там небольшой частный музей. Было смешно увидеть в числе экспонатов стол, за которым когда-то ужинал, стул, на котором сидел. Мороз продрал по коже при виде избитых пулями стен и ступеней лестницы на второй этаж. Витрина же с бумагами откровенно напугала - там, под стеклом, на самом видном месте, лежал накиданный когда-то мной эскиз мины и пояснения к нему. Шутки в сторону, образец почерка на такой улике - достаточный повод навсегда прекратить писать по-русски.

Александру удалось легализовать вполне официальным путем. Мы с ней заявились в германское консульство с жалостливым рассказом об украденных на рынке документах. Я размахивал своим рейхпаспортом с фейковой въездной визой, аусвайсом и магистратским брачным контрактом, Саша интеллигентно промокала платочком уголки глаз; обычное дело для любой эпохи. Моего свидетельства оказалось вполне достаточно, клерк без лишних вопросов содрал штраф за утерю и выписал временный проездной документ. При всей внешней неказистости - его вполне хватило для пересечения транзитных границ, таким образом, до Берлина мы доехали с полным комфортом.