Сергей Катуков - Ангелёны и другие. Сборник рассказов

Не все из этого прямо так и задумано. Это побочный продукт того, что называется «план развития Лондона», который запрещает высотным зданиям посягать на исторические виды города. Один из таких видов открывается со стороны, допустим, некоего дубового дерева в Хампстед-Хит. Почему бы нет? Никто не может построить здание, которое закрывало бы вид со стороны этого дерева на собор Св. Павла или на Палату Парламента. Подобный вид открывается из Ричмонд-парк, за несколько миль от города — так далеко, что я даже не знаю, можно ли оттуда увидеть центр Лондона. Лондон крест-накрест иссечен таким поднадзорными видовыми местами, которые требуют, чтобы высотки расступились перед ними. Это счастливый случай. В этом весь Лондон. И это столетия подобных счастливых случаев.

Возможно, самое невероятное, что почти все это чуть не было утеряно. В пятидесятых Британия была одержима идеей модернизации, и приемлемым способом для нее считалось снести все, что не разбомбила Германия, и покрыть это сталью и бетоном.

В течение пятидесятых и шестидесятых один за другим оглашались грандиозные планы по сносу и перестройки целых кусков Лондона. Площадь Пикадилли, Ковент-Гарден, Оксфорд-стрит, Стрэнд, Уайтхолл и большая часть Сохо — все это предполагалось перестроить. Слоун-сквер предполагали заменить торговым центром и жилыми многоэтажками. Территория от Вестминстерского аббатства до Трафальгарской площади должна была стать новым правительственным районом, «британским Сталинградом из бетона и стеклянных блоков», по словам Саймона Дженкинса. Четыреста миль новых автомагистралей должны были пронестись сквозь Лондон, и тысячи миль уже существующих дорог, включая Тоттенхэм-Корт-Роуд и Стрэнд, должны были расширить и приспособить для скоростного движения, — превратить в урбанизированные скоростные автомагистрали, — чтобы проткнуть сердце города. Пешеходов в центре Лондона, желающих пересечь оживленную дорогу, планировалось перенаправить в туннели или вверх на стальные или бетонные пешеходные мостики. Прогулка по Лондону должна была превратиться в бесконечную смену платформ на центральном железнодорожном терминале.

Сейчас все это кажется своего рода помешательством, но тогда ему была на удивление маленькая оппозиция. Колин Бьюкенен, самый влиятельный британский градостроитель, обещал, что, уничтожение накопленного столетиями хлама и постройка сияющего нового города из бетона и стали должны «коснуться британцев аккордом гордости и помочь дать им тот экономический и духовный подъем, в котором они нуждаются». Когда застройщик по имени Джек Коттон предложил расчистить большую часть Площадь Пикадилли и построить на ее месте башню высотой 172 фута, которая должна была выглядеть как помесь между транзисторным радиоприемником и работницким ящиком под инструменты, предложение получило благословение Королевской Комиссии по охране культурных памятников. Оно было принято без возражений на тайной встрече в Вестминстерском Департаменте планирования. По плану Коттона статуя Эроса должна была быть поднята на новой пешеходной платформе и встроена в сеть пешеходных дорожек и мостиков, чтобы обезопасить людей от скоростного трафика внизу.

В 1973-ом, когда я впервые поселился в Британии, был обнародован новый план, самый радикальный из всех: Большой план застройки Лондона. Он был разработан на основе предыдущих предложений и призывал к постройке серии из четырех орбитальных автомагистралей, которые должны были окружить город подобно кругам на воде, с двенадцатью радиальными скоростными трассами, ведущими все столичные магистрали — М1, М3, М4, М11 и М24 — в сердце города. Шоссе, по большей части надземные, должны были рассечь Хаммерсмит, Фулхэм, Челси, Эрлс-корт, Баттерси, Барнс, Чизик, Клепхэм, Ламбет, Ислингтон, Кэмден Таун, Хампстед, Белсайз Парк, Поплар, Хакни, Детфорд, Уимбдон, Блэкхит, Гринвич — да почти все улицы. Сотни тысяч людей должны были потерять свои дома. Почти негде было бы скрыться от рева скоростного движения. Примечательно, что многим не терпелось дождаться, когда же наконец это произойдет. Корреспондент Illustrated London News настаивал, что людям «понравится быть поближе к оживленному движению» и упоминал новую «развязку в стиле спагетти» в Бирмингеме как место, которое стало живым и многоцветным благодаря проносящимся мимо авто. Еще он интерпретировал пристрастие британцев к пикникам на обочине как склонность к «шуму и суете», а не как факт, что те были просто ненормальными.

Большой план застройки Лондона по тогдашним меркам должен был стоить колоссальных двух миллиардов фунтов стерлингов, что превратило бы его в крупнейшее общественное вложение, когда-либо сделанного в Британии. В этом и было спасение. Британия не могла себе этого позволить. В итоге фантазеры были раздавлены неуправляемым масштабом своих собственных амбиций.

К счастью, ни одна из этих схем никогда не была воплощена в жизнь. Но среди них затерялся один проект, весьма отличный от всех остальных и который действительно стоило бы попытаться осуществить. Назывался он Мотопия, и это то место, куда я направлюсь дальше.

Любой знает по крайней мере одну вещь о городе Скегнесс, и заключается она в том, что там здорово. Узнать об этом можно из плаката еще 1908 года, нарисованного иллюстратором Джоном Хэссэллом, который изобразил жизнерадостного и дородного рыбака, скачущего вдоль берега над заголовком «Скегнесс — это ТАК здорово». Плакат, названный «Веселый рыбак», действительно весьма славный, но что в нем больше всего привлекает, на мой взгляд, так это не намеки на солнечный день, резвящихся купальщиков, повозки, запряженные осликами, шезлонги или другие традиционные развлечения морского курорта. Мужчина на нем, одетый в самый раз по дурной погоде, один-одинешенек, но даже одно его изображение и четыре простых слова сделали Скегнесс знаменитым — они убедили сотни тысяч людей поехать туда. Хэсселлу заплатили за работу двенадцать гиней. Оригинал висит в Скегнесс-Таун-Холл. Я хотел бы взглянуть на плакат, но здание из-за выходного дня было закрыто.

Это был самый неудачный дождливый день за все лето. Я ехал в Скегнесс из Хэмпшира по слегка влажной дороге, шины шуршали, и мерный метроном автомобильных «дворников» довел меня почти до безумия, так что я начал воображать, будто машина подпрыгнула над придорожной канавой и можно посмотреть, смогу ли я приземлиться прямо на картофельное поле. Я представил, что худшим исходом может быть гибель, которая не кажется столь ужасной по сравнению с поездкой в Скегнесс. В Линкольншир и так ехать не доехать, а уж Скегнесс спрятан в Линкольншире настолько далеко, насколько это вообще возможно.