Олег Касаткин - Да здравствует Государь! Три книги в одном томе

Запоздало она вспомнила что дворцовые полицейские – это совсем особая статья…

– У Плеве насколько я знаю нет даже женщин – даже филеров – печально произнес полковник. Он не сможет мне ничем помочь…

– Но тогда уж тем более я вряд ли смогу вам помочь даже советом! Хотя… – чашка замерла в воздухе… В конце концов была же госпожа Дурова – «кавалерист-девица»…

– Вот именно! – подхватил полковник.

Скажите Ваше Величество – может быть есть среди нашей аристократии девушки наподобие этой знаменитой дамочки?

– О да – негромко рассмеялась императрица – сколь помню есть несколько таких сорвиголов – родители буквально плакали при мне… Не мальчики, а пистолеты и лошади в головах! Я пожалуй и в самом деле велю разыскать подобных – хотя не представляю как вы или господин Знамеровский будете ими командовать!

– Ваше Величество вы видите больше граней в предмете чем я, – чуть поклонился Кауфман, и поднялся из за стола.

23 февраля. Санкт-Петербург

– Не сочтите за настойчивость, но пора бы нам побеседовать о делах наших… Наших с вами…

В кабинете ресторана «Данон» сидели два человека. Офицер с погонами гвардейской Конной Артиллерии и самый обычный петербургский обыватель. По виду – мелкий чиновник в партикулярном платье или даже нетабельный канцелярист, а может учитель второразрядной гимназии. Выцветший аккуратно починенный сюртук, новые, но дешевые зимние ботинки.

Редкая птица в столь роскошном заведении. Впрочем вряд ли швейцары его запомнят надолго – есть же в конце концов купцы – скопидомы которые ворочая сотнями тысяч рублей только что в дерюгу не одеваются…

Этого человека Кауфман нашел потратив полдня в Секретной части Корпуса Жандармов на то чтобы лично перебрать дела народовольцев – тех то живы и на свободе. Чтобы получить доступ к делам пришлось еще дойти лично до Шебеко. И то артачились – слава Богу отговорился тем что ему для лучшей организации караулов необходимо изучить все идеи бомбометателей – у них ведь целая система была разработана.

И вот – так сказать добыча.

Козлов, Евгений Иванович. Студент-недоучка – как половина из них . (Да и вообще сколько их в России – полуученых бездельников, знающих «ничего обо всем»?)

Входил в киевский кружок, потом присоединился к «Черному переделу». Принимал участие в организации убийства киевского губернатора князя Кропоткина (двоюродного брата человека которого считал одно время своим учителем как отмечено в деле). В 1882 году был административно выслан в Курган, три года назад возвращен под гласный надзор. В столице – два года. Живет литературными трудами, редактирует статьи и гранки книг. Насколько можно понять – из разочаровавшихся. С бывшими единомышленниками почти не общается – на что есть причина – и преважная. Бедновато живет если судить по одежке. Но при этом сюртук и манишка в должном порядке – и следов пьянства – этого тяжкого недуга русской интеллигенции – да ее ли одной? – нет. Пожалуй для задуманного им подходит.

Его привезли сюда на обычном извозчике два подчиненных Кауфмана из числа агентов.

И вот теперь он сидит в кабинете дорогого ресторана, осторожно хлебая консоме и в ожидании разговора время от времени нервно поглядывает на полковника.

В «Данон» Кауфман его доставил в рассуждении что тут их встречу не увидит никто из тех кому не полагается – нигилист в этакие заведения не ходит. Не во дворец же приглашать – тем более может попасться на глаза агентам Плеве или Шебеко – объясняйся с ними потом.

– Не буду тратить мое и ваше время, – начал Кауфман наконец лишь чуть тронув мясной пирожок.

– Вы мне нужны как советник если угодно. Ибо вы Евгений Иванович будете должны думать над способами – как наилучшим образом можно осуществить цареубийство…

Козлов замер с тостом в руке обратившись в статую…

Глаза его чуть расширившись уставились на Кауфмана двумя блеклыми фонарями.

– Простите, ваше превосходительство – мне не послышалось? – выдавил он из себя.

«Бедолага наверное решил что он или я сошли с ума!» – сочувственно улыбнулся полковник про себя.

– Нет – отнюдь. И более того – ваш и тем более (невзначай выделил он эти слова) мой рассудок в полном здравии. И я действительно желаю, чтобы вы отыскивали для меня методы покушения на царствующую особу.

Тут надо сказать Александр Александрович ошибся – бывший народоволец не счел сумасшедшим ни себя ни его.

Но зато в голове его возникла невероятная, дикая, но по своему логичная мысль – Кауфман – заговорщик мечтающий разделаться с монархом – но так чтобы подозрение на него не пало. Что с того что он дворянин и обласкан царем? Ведь в конце концов декабристы тоже происходили из самых знатных родов державы – все эти Трубецкие, Оболенские, Волконские, Бестужевы с Муравьевыми… А полковник никак в Пестели метит – тоже ведь был немец? Декабристов – против обыкновения в своем разночинном сословии – Козлов втайне недолюбливал, считая никчемными болтунами упустивших блестящий шанс имея все карты на руках.

Сын николаевского солдата, казававшего отпрыску в подпитии драную шпицрутенам спину, учившийся на медные гроши и оттого собственно и примкнувший к нигилистам он приобрел стойкое недоверие к «чистой публике» к «барам». С течением времени это чувство только усилилось. И вот теперь откровенно растерялся и струхнул – ибо перед ним сидел тот самых «барин» да еще произносящий такие слова – причем так как произносит имеющий право . И что-то было в нем истинно господское – что заставляло его – человека неглупого в общем и считавшего себя свободным от предрассудков нервно ежиться.

И вспомнились Козлову разговоры уже после дела первомартовцев… Что не просто так отчаянным, но неумелым динамитчикам Перовской и Желябова везло раз за разом уходить от жандармских ищеек. Де слишком многим наверху стал поперек горла стареющий и все более вздорный царь со своим серым кардиналом – «армянской лисой» Лорис-Меликовым, и конституционными затеями; запутавшийся в реформах и реакции, и явно направляющий державный корабль не туда куда хотели вельможи. Вот, мол, потому и отошли в сторону «голубые мундиры». А еще даже не разговоры, а так – передаваемые полушепотом и с оглядкой слушки от которых прямо таки разило сибирским каторжным железным холодом и тюремным смрадом пожизненной одиночки в Шлиссельбурге. Что вся причина в том что Освободитель задумал нечто неслыханное – передать трон своему сыну от княгини Юрьевской – «царевичу Гоше». И правящая фамилия с ближними тайно приговорила отца, брата и мужа – как когда-то Павла – а глупцы-бомбисты послужили лишь слепым орудием…