Надежда Голубенкова - Новые дворяне

То, что произошло дальше, Пётр никак не ожидал. Борис замахнулся и только чудом не ударил со всей дури подростка: мальчик в последний момент успел увернуться.

Ваня сам не ожидал, что уйдёт от удара. Он знал, что отчим в таком состоянии скор на расправу. Но теперь всё по-другому. Он больше не собирался терпеть подобного отношения.

— Ещё раз поднимешь на меня руку, — прошипел рассержено парень, надвигаясь на оторопевшего мужчину. — И я припомню всё, что ты сделал.

Борис, не ожидавший такого отпора от пасынка, попятился и чуть не упал. Пётр внимательно наблюдал за братом, пытаясь понять, что могло так изменить его?

— Ты не был таким.

Борис непонимающими глазами смотрел на смутно знакомого мужика. Но где он его раньше видел, вспомнить не смог. А тот подошёл и встал за спиной у подростка, приобняв того и будто защищая.

— Кто ты такой? — грубо и неприязненно процедил пьяница.

— Я доверил тебе самое ценное, что у меня было в жизни. А ты сделал адом их жизнь.

— Что за… — глаза расширились, когда он осознал, куда клонит незнакомец. — Этого не может быть. Мне сказали, что ты умер. Мы тебя похоронили, — заплетающимся языком промямлил Борис, мгновенно протрезвев.

— К твоему сожалению, я выжил, — произнёс Пётр, крепче прижав к себе сына.

— Мне выдали тело…

— И ты меня опознал?

— Гроб был закрытый. У тебя были ужасные раны…

— И всё-таки меня спасли. И, как видишь, даже поставили на ноги.

Борис сел, не в силах поверить в вываленную на него информацию.

— Почему ты тогда не вернулся? — ухватился он за последнюю ниточку.

— Я дал тебе слово, что больше не появлюсь в вашей жизни. Я сдержал его, — сквозь силу произнёс Пётр. — Но ты сам разрушил свою семью. Ты так и не стал отцом для моего сына. А я ведь был уверен, что ты не меньше меня любишь Галю.

— Я любил! — с непонятным отчаянием прокричал отчим. — А она так и не забыла тебя! — Он встал, и теперь просто пылал от ярости. Такая резкая смена настроения пугала. — Ты думаешь, мне было легко каждую ночь слышать, как она бормочет во сне твоё имя? Ты считаешь, я мог стать отцом ребёнку, который одним своим существованием каждую секунду напоминал мне о той аварии? О том, что я стал причиной гибели его отца?

— Ты мог хотя бы постараться…

— А я старался. Ты не представляешь, как я сильно старался! Но она всё время посвящала этому неблагодарному щенку! Она видела в нём тебя!

— Не смей так называть моего сына.

— Так теперь ты вспомнил, что у тебя есть сын? Поздно же проснулись твои отцовские чувства, братишка.

— Как ты мог поднимать на него руку? Ты же его крёстный, ты отвечаешь за него на Страшном Суде, — в голосе не было ненависти, а лишь глубокое разочарование.

— А здесь ты, Вовка, ошибся, — как-то неестественно рассмеялся Борис. — Я Богу ничего не обещал. Мы его крестили без крёстного, иначе как бы я потом женился на его матери? А ту сумасшедшую, что вы выбрали, я быстро спровадил — запретил ей даже появляться на нашем пороге!

— У тебя всё было. Галя могла родить тебе…

— Нет, не могла, — ледяным голосом, полным ненависти, возразил отчим. — Когда я сказал ей о тебе, у неё начались какие-то осложнения. Её откачали, но детей иметь она больше не могла.

— Мне жаль, — мужчина не смог скрыть боли, прозвучавшей в его голосе.

— Теперь ты понимаешь, что твой сын стал для меня настоящим проклятием? Я пытался его полюбить, я даже не стал возражать против крещения. Как официальный отец, и будущий муж его мамки, я не мог стать ещё и крёстным, но батюшка согласился крестить мальца и так, — поразительно спокойным и адекватным голосом произнёс Борис. — Я почти сразу пожалел, что пошёл на это. Эта безумная фанатка, его крёстная, — посмотрел он на стоящего с каменным лицом юношу, — стала предъявлять свои претензии: мол, надо в Церковь ходить, Причащать малыша. Тьфу! Еле избавился от неё. Настырная баба.

— Где она сейчас? — тихо спросил Ваня. Его уже трясло от этого разговора.

— А мне покуда знать? — удивился отчим. — Поди кому другому мозги промывает.

— Когда же ты начал пить? — спросил его брат.

— От такой жизни кто бы угодно запил. Этот, — еле заметный кивок в сторону парня, — стал подрастать, наши родители души в нём не чаяли. Каждый раз говорили, что он похож на тебя. И постоянно сочувствовали, что у нас с Галей не может быть своих детей, — он говорил, и на его опухшем лице читалась старая боль. — Я не помню, когда я первый раз ударил её. Наверно был слишком пьян. Галя не сказала ничего ни своей бабке, ни нашим родителям. Но бабка её, старая карга, видимо догадалась, раз написала такое завещание, — мужчина опять был зол.

— Как у тебя вообще могла подняться рука на женщину и маленького ребёнка?

— Не надо было лезть с нравоучениями: видите ли, я подаю дурной пример её сыну, — процедил Борис. — А тут ещё этот защитник выискался. Сам два вершка от горшка, только говорить нормально начал, а во взрослые отношения вмешивается. Ну я и проучил его, как следует. Но твой щенок непонятным оказался, всё от него, как от стенки горох. Сколько бы не получал, каждый раз под руку лез. Они сами напрашивались. Не давали спокойно отдохнуть.

— Неправда, — вмешался Ваня.

— Один твой вид выводит меня из себя, — выплюнул отчим, яростно смотря на мальчика. — Ты вылитая копия своего отца!

— Он больше похож на Галю, — негромко возразил наставник. — Ты так и не понял, что отец не тот, кто родил, а тот, кто воспитывал. Это был твой ребёнок, а ты искалечил ему всё детство. Ты настолько отдался жалости к самому себе, что спился и потерял всякие моральные нормы, — глаза стали холодными. — Тебе не место в этом доме. Ты не выполнил обещания, которые мне дал. Сейчас ты уйдёшь, и ни дай Бог подойдёшь ко мне или моему сыну ближе, чем на расстояние полёта пушечного ядра.

— Но куда мне идти? — растерялся Борис.

— А это уж как сам хочешь, — развёл руками Пётр. — Если тебе дорога ещё твоя душа, то иди в монастырь. Если же нет, то и в колодцах люди живут.

— И ты отправишь собственного брата на улицу зимой? Просить милостыню? И это я ещё бесчеловечный?!

— Нет. Я указал тебе путь спасения. А воспользуешься ты им или нет, уже твоё личное дело.

Поражённо оглядев своего воскресшего брата, который с детства отличался добросердечным характером и не раз прощал ему даже самые жестокие выходки, Борис напялил на себя грязную шубейку, шапку, обулся и ушёл. Лицо Петра, наблюдавшего за всеми манипуляциями нарочито медленно одевающегося брата, так и осталось непреклонным. Он не окликнул его, как на то надеялся Борис, не дал на дорогу денег. Только что они умерли друг для друга. Ваня, по глазам которого текли безмолвные слёзы, крепко сжал всё ещё обнимающие его руки отца, когда за отчимом захлопнулась дверь. Ключи Бориса так и остались висеть на гвоздике в прихожей.