Райан Гродин - Кровь за кровь [litres]

– Делайте, что должны, – обратился он к Яэль, прежде приказать своим ребятам: – Вольно!

Они опустили «Арисаки». Мириам разжала пальцы на плече Яэль. Рыдающий солдат Вермахта в центре ряда икнул от облегчения. Худой мужчина кивнул.

Яэль подошла к нему, приблизилась к самому уху и прошептала первую часть немецкого пароля Сопротивления: «Волки войны собираются».

– Они поют песню гнилых костей, – ответ мужчины был таким же тонким и ломким, как и его тело.

– Мне нужны лидеры вашей ячейки, – сказала ему Яэль. – Вы поможете мне?

Он помог. Спустя множество минут поиска и произнесённых шёпотом паролей Яэль стояла перед мужчиной по имени Эрнст Фёрстнер. На вид он был почти ровесником Райнигера, с похожими морщинками вокруг глаз и небольшими залысинами. Перешитая форма Вермахта была слишком узкой для него и слишком выцветшей – пережиток последней войны. Когда мужчина приветствовал Яэль, в его словах не было радости, лишь настороженность. Его нельзя было винить, когда менее чем в десяти метрах от них были куча мёртвых тел, плевки советских солдат, поблескивающие на камнях, и их одинаковые лица. Также не вызывал доверия и хвост из офицеров, которым обзавелась Яэль: за Мириам увязался командир Пашков, за ним – Лисьебровый и ещё пятёрка каких-то начальников. Эрнст Фёрстнер и его израненные люди безрадостно восприняли подобный антураж.

– Что здесь произошло? – спросила Яэль лидера молотовского Сопротивления.

– Мы много лет развивали нашу ячейку, – пояснил он. – Когда через «Рейхссендер» был послан сигнал, мы захватили контроль над лагерями на севере и освободили рабочих. Многие из них присоединились к нам. Потребовалось два дня, чтобы захватить город. Мы окружили штаб СС, арестовали руководство и привели их сюда, на площадь. Тогда-то в город и заполнили советские грузовики; их солдаты превосходили нас численностью и вооружением. Когда они потребовали капитуляции, мы не видели причин для борьбы и сложили оружие. Они заставили нас выстроиться здесь, вместе с остальными.

– А потом устроили расстрел? – поинтересовалась Яэль.

Господин Фёрстнер кивнул.

– Мы пытались им всё объяснить, но это не помогло.

Мириам у неё за спиной переводила разговор с немецкого на русский. Командир отряда палачей хрюкнул: ему было ещё более неловко, чем в первый раз.

Когда Яэль спросила о радио, Эрнст Фёрстнер даже не изменился в лице:

– У меня есть оборудование для связи со штаб-квартирой в Германии. Я могу предоставить его вам, но сначала хочу, чтобы мне и моим ребятам гарантировали помилование. Казни должны прекратить.

– Вы можете это пообещать? – Яэль обернулась к семерым судьям-военным, когда Мириам перевела им требования.

Их взгляды были столь же разнообразны, как и в ряду приговорённых к казни. В глазах зачатки милосердия боролись с мыслью о том, что «в этом нет ничего хладнокровного» . Один из безымянных офицеров указал не выцветшую форму Эрнста Фёрстнера.

– Спроси, сколько наших товарищей он убил во время войны.

Яэль не подчинилась.

– А сколько немцев убили вы? – выплюнула она в ответ. – Сколько ваших товарищей ещё умрёт, если мы не свяжемся с Германией, и ваша армия вслепую ринется к Москве?

Ответ на этот вопрос так и не нашёлся. Зато советские офицеры зашептались между собой.

– Здесь сотни пленников, а мы не можем позволить себе оставлять целые отряды, чтобы стеречь их, – размышлял Пашков, достаточно громко, чтобы Яэль услышала. – Что делать со всеми этими людьми?

– Господин Фёрстнер рассказал, что на севере от города есть трудовой лагерь. Там достаточно ограждений, чтобы удержать всех военнопленных, пока Новосибирск не сможет организовать суд, – Яэль содрогнулась от одной только мысли, но продолжила: – Помилование для членов Сопротивления и больше никаких смертей. Вы согласны?

Снова шёпот. Снова взгляды, говорящие «эта война без правил» ; старые раны в звуке их слов. Им потребовалось несколько минут, чтобы, наконец, замолчать. Мириам посмотрела на лидера Сопротивления.

– Товарищи командиры согласны на ваши условия, – сказала она по-немецки.

Эрнст воспринял новости со сдержанным кивком: «В таком случае я с удовольствием сопровожу вас к радиоустановке».

Их шествие по улицам Молотова выглядело странно: восемь высокопоставленных советских командиров, девушка-альбинос, парень на носилках и двукратный победитель Гонки Оси (Яэль отказалась оставить Луку и Феликса одних на площади) и несколько охранников из солдат (несмотря ни на что, они оставались пленниками). Брат Адель по-прежнему спал, накинутое на голову одеяло скрывало его узнаваемые черты. Лука снова натянул куртку вместо капюшона, и это привлекало не меньше внимания, чем его внешность. Он врезался в прохожих и запинался о тела, бормоча извинения на немецком, которые одинаково плохо воспринимались и солдатами, и трупами.

И во главе этой колонны – Эрнст Фёрстнер. Лидер ячейки Сопротивления привёл их в деревянный дом, который выглядел так, словно его сорвали с фундамента и хорошо потрясли. Неокрашенный, с резными узорами ромбов и цветов на фасаде. На окне висел флаг со свастикой.

– Прошу прощения за детали, – сказал господин Фёрстнер, отпирая дверь. – Как вы знаете, важно уметь смешаться с толпой.

Интерьер жилища был так же сумбурен, как и фасад. Передняя была завалена выпусками газеты «Рейх», явно копившимися десять последних лет, – потрёпанные, пожелтевшие страницы, разбросанные по ковру из медвежьей шкуры. Диван можно было бы сдать в музей, если бы его бархатная обивка не была протёрта до дыр. Пианино закрывало боковое окно – протёртые клавиши, потёки воска на крышке. Портрет Адольфа Гитлера несмело подпирал полку над засорённым пеплом камином.

Голос фюрера тоже был здесь. Он – первое, что услышала Яэль, ступив в дом. Красный-красный, как и всегда, потрескивающий в эфире «Рейхссендера». Экран показывал Адольфа Гитлера, сидящего на своём стуле с высокой спинкой, точно такого же, как в бальном зале Императорского дворца. Точно такого же, как в кошмарах Яэль.

Вид его – такого неистового и невыносимо живого – вызвал у Яэль новую волну ненависти. Если бы у неё был пистолет, она нацелила бы его на телевизор и выстрелила.

– Ирмгард? – крикнул лидер Сопротивления в коридор. – Это я!

– Эрнст? О, слава небесам! Мне рассказали, что творится на площа… – из-за двери одной из комнат показалась женщина с револьвером в руке, таким же старым, как форма Эрнста. Заметив пришедших, она застыла.

– Всё в порядке, любимая, – успокоил её господин Фёрстнер. – Они обещали нас помиловать.

Услышав эти слова, женщина бросилась по коридору в объятия мужа.