Александр Тамоников - Лжедмитрий. Царская плаха

– Андрюша ведает о моем приезде?

– Нет. Ты все понял, Фадей?

– Да, князь!

– Я буду ждать.

– Обернусь быстро.

– С Богом!

Костыль шесть верст прошел рысью за час, избу старца на отшибе нашел сразу, подъехал к ней с реки. Он оставил коня у покосившегося сарая, прошел в сени, открыл дверь и увидел Холодова с саблей в руке.

– Ты? – удивленно спросил тот.

– Как видишь, Андрюша.

– Почему знак не подал? Ведь я зарубить тебя мог.

– Ну так не зарубил же.

– Зачем приехал?

– Князь послал узнать, как тут и что, велел как можно быстрей возвратиться. Потом уже он, я и Отрепьев опять сюда поедем.

– С отрядом?

– Нет, тот останется в Кириллове.

– Правильно.

Тут в избу вошел старик. Фадей лишь кивнул ему, здороваться не стал.

– Возвращайся и передай князю, на деревне порядок. Что надо – будет.

– Так и сказать? Что надо – будет.

– Так и скажи.

– Ладно.

– Вдоль реки, берегом отходи от деревни.

– По-твоему, я через Горицы сюда ехал? Берегом, Андрюша.

Холодов улыбнулся.

– Молодец. Так же и возвращайся. Пусть и князь с Гришкой к полуночи подходят берегом.

– Угу.

– А ты?

– Меня Иван Петрович хочет у деревни оставить, сторожить вас. А что старик-то? Он немой или глухой?

– Я-то все слышу. А вот ты зря речи лишние ведешь, когда тебе в другом месте быть надо! – заявил тот.

– Ого! Заговорил. Извиняюсь, дед Феодосий.

– Ступай уже, надоел.

– Когда ж успел-то?

– Успел, – буркнул старик и отвернулся.

Холодов улыбнулся, похлопал товарища по плечу и заявил:

– Давай, Фадей. Я выйду к плетню, что со стороны реки. Там буду ждать вас.

– Ага. Поехал я.

Костыль вернулся на постоялый двор, где его ждал князь Губанов.

– Что там? – спросил он.

– Порядок, князь! Андрюша сказал, чтобы к полуночи приезжали. Что надо – будет.

– Так он и проговорил, что надо – будет?

– Да.

– Зови Григория, выезжаем. На дороге спокойно?

– Тихо.

– Добро.

Костыль сходил за Григорием, и три всадника тут же двинулись к Горицам.

Князь оставил Фадея у деревни в небольшой роще, откуда было видно дорогу, поле и реку. Далее, следуя совету Холодова и Костыля, Губанов с Отрепьевым двинулись вдоль реки и скоро вошли в избу.

При виде вельможи старец поклонился.

– Будь здоров, дед Феодосий! Желаю тебе прожить еще столько же, сколько тебе уже довелось.

– Эх куда хватил! Люди столько не живут. Пора уже к Господу на суд.

– Успеешь. Что по делу?

– С полуночи у потайных ворот обители, – сказал старец и кивнул на Холодова. – Андрюша знает, где это. Тебя с иноком будет ждать монахиня Евдокия. Она отведет вас в келью сестры Марфы. Настоятельница матушка Софья про встречу не ведает, посему осторожней.

Губанов повернулся к Холодову.

– Веди, Андрюша. Первый час уже.

Трое мужчин вдоль реки добрались до монастыря.

Вскоре Андрюша заметил тень.

– Вон, у березы кто-то.

Губанов тихо позвал:

– Сестра Евдокия.

– Тут я. – Монахиня подошла к ним. – А чего вас трое? Уговор о двоих был.

– Один тут останется.

– Тогда пошли. Сестра Марфа ждет.

– Сумеем незаметно в ее келью попасть?

– А чего я тогда ждала вас?

– Тоже верно. Веди, сестра, за помощь отблагодарю, – проговорил Губанов.

– Не нужно мне ничего. Не за деньги я помогаю, а только ради бедной сестры Марфы.

– Дело твое.

Евдокия хорошо знала обитель, провела мужчин такими закутками, где их никто не видел, остановилась, тихо постучала.

Дверь открылась. На пороге стояла пожилая монахиня, в которой несмотря ни на что угадывалась женщина знатная, важная. В руке у нее была свеча.

– Ступай к себе, Евдокия, потребуешься, позову, – сказала она.

Молодая монахиня прошла в соседнюю келью, а пожилая позвала за собой князя и Отрепьева.

У себя она указала на скамью.

– Садись, Иван Петрович. За долгие годы ты первый, кого я рада видеть.

– Господь знает, Мария Федоровна, что я всеми силами старался помочь, но…

– Не кори себя, не твоя вина в том, что мы не ушли из Углича. И не называй меня прежним именем. Я сестра Марфа!

– Как скажешь, царица.

Мария Федоровна Нагая покачала головой.

– И царицей не называй. Говорю же, сестра Марфа я.

– Недолго, сестра Марфа, тебе томиться в этой обители.

– Это одному Господу Богу ведомо.

– Не только.

– Не богохульствуй, Иван Петрович.

– И не думаю.

Мария Федоровна пристально, насколько позволял сумрак, вгляделась в Отрепьева, вздохнула.

– Да, Дмитрий теперь, наверное, вот таким и был бы. – Она вытерла скупую слезу. – Очень похож. А ну-ка, правый рукав подыми!

Отрепьев удивился, но исполнил повеление.

Мария Федоровна ахнула и заявила:

– Этого быть не может.

– Что такое? – встрепенулся князь Губанов.

– Родимое пятно выше кисти.

– Что? Пятно?

– Да, такое же было и у сына. Чуть побольше и немного в стороне. Надо же! Если это и случайность, то посланная свыше.

Отрепьев опустил рукав и смотрел на монахиню, когда-то бывшую царицей, женой самого Ивана Васильевича Грозного.

– Так наш уговор остался в силе? Или ты приняла иное решение? – спросил Губанов.

– Ради того, чтобы выкинуть с трона и извести Бориску, я пойду на все. На нем вина в смерти моего малолетнего сына. Он мешал Годунову занять трон. Погоди, князь, я сейчас. – Царица-монахиня прошла в угол кельи, тут же вернулась, протянула Губанову какой-то сверток. – Тут бумаги, подтверждающие, что их обладатель является царевичем Дмитрием, главное – выписка из церковной книги о его рождении. Люди Годунова искали их, но верные друзья помогли, спрятали. Я сохранила и золотой наперсный крест сына. Это лучшее доказательство, что человек, носящий его, воистину царевич. Возьми, Дмитрий, – назвав так Отрепьева, она передала ему крест. – Надень и носи всегда.

– Благодарю, матушка.

Монахиня закрыла лицо.

– Все, князь, нет сил. Вы получили то, что вам нужно было, и ступайте с Богом.

– Да, сестра Марфа. Но разреши еще только один вопрос.

– Быстрее, Иван Петрович.

– Тебе надо будет принародно подтвердить, что Григорий – твой сын, спрятанный от людей Годунова.

– Я же сказала, князь, что ради мести Бориске пойду на все, в том числе и на признание этого человека своим сыном. Пусть меня после Господь осудит за этот грех. Но в равной мере и Бориску, проложившего себе путь к трону обманом, коварством и кровью.

– Да, сестра Марфа. Благодарствую. Мы уходим.

– Погодите!

Мария Федоровна подошла к стене, постучала.

Тут же объявилась Евдокия.

– Сестра, проведи их!

Князь Губанов, его люди и Отрепьев вернулись на Москву в середине августа, когда оправдались самые худшие ожидания, касающиеся урожая этого, 1601 года. После обильных дождей, прохладных редких погожих дней вдруг начались заморозки, кое-где выпал снег. Похолодало так, что люди надевали зимнюю одежду. Всем стало очевидно, что голода не избежать. После первых заморозков цены взлетели в десятки раз. Особенно тяжело приходилось крестьянам и жителям малых городов. В столицу купцы еще везли продукты, в провинции же люди обходились тем, что есть. А было немного.