Александр Тамоников - Лжедмитрий. Царская плаха

Отрепьев задумался. Решать, брать ли провожатого, без князя Губанова он не мог, поэтому сказал:

– Поначалу мне надо поглядеть, что это за человек.

– Можно устроить.

– Тогда так, братья. Завтра в полдень встречаемся в Иконном ряду. Позовете туда этого Ивашку. Тогда и скажу, пойдет он с нами или нет. Вы же готовьтесь к дороге.

– А что нам готовиться? У нас, кроме ряс, ничего нет, – сказал Варлаам. – Как пойдем-то, брат Григорий, не имея ничего?

– Деньги на первое время будут, потом сбор на постройку храма устроим.

– Это другое дело.

– Значит, завтра в полдень в Иконном ряду. Будьте там с Ивашкой, я со стороны на него погляжу. Люди, которые дадут мне деньги, тоже посмотрят. Если решим брать с собой старца провожатым, то я подойду к вам. Если этого не случится, через полчаса уходите. Значит, не годится старик. Найдем другого или вообще без провожатого пойдем. Язык до Киева доведет.

Князь Губанов выслушал Отрепьева. На предложение о провожатом он ответил отказом, но изменил решение под влиянием князя Харламова. Тот слышал об Иване Семенове, а Степа Закатный знал его.

– Ничего, Иван Петрович, – проговорил Харламов, – пусть берут с собой Ивашку. Вреда от него не будет, а дорогу знает, почитай, всю Русь обошел.

– А коли он человек Семена Годунова?

– Нет. В этом будь уверен.

– Коли ты, Иван Дмитриевич, так говоришь, то и ладно. Но поглядеть на него надо.

Вскоре Григорий Отрепьев, Мисаил Повадьин, Варлаам Яцкий и Иван Семенов ушли из Москвы.

К ближайшему яму выехали Андрюша и Фадей Костыль.

Иван Петрович Губанов тоже покинул стольный град.

План князей продолжал воплощаться в жизнь.

Григорий Отрепьев и его товарищи уже больше месяца находились в пути. Им приходилось нелегко. Не на всех ямах удавалось нанять повозку. Лошади если и были, то плата за них оказывалась несусветной. Посему беглые монахи передвигались медленно, делали от силы двадцать – двадцать пять верст за день. Иногда помогали добрые люди, подвозили на телегах до ближайшего села или города. Нередко они шли пешком, особливо тогда, когда наступала оттепель и дороги вновь развозило.

10 ноября путники вышли к постоялому двору, расположенному на перекрестке у деревни Дроба, в восьмидесяти верстах юго-западнее Калуги.

Их встретил мальчишка лет четырнадцати.

– Издалека идете, отче?

– От самой Москвы.

– И куда путь держите?

Отрепьев улыбнулся.

– Тебя звать-то как, любопытный?

– Степкой.

– Так вот, Степка, куда мы путь держим, тебе знать ни к чему. Скажи лучше, встать у вас можно? Нам бы согреться, поесть, выспаться.

– Можно. Вы в дом ступайте, я отцу скажу, что путники явились.

Отрепьев, Повадьин, Яцкий и Семенов прошли в большую комнату, где стоял длинный стол. Там было тепло, топилась печь. Вот и хорошо.

Беглые монахи сбросили с плеч котомки, присели на лавки.

К ним подошел бородатый мужик.

– Приветствую вас, путники. Сын сказал, на постой встать желаете?

– Да. Как тебя?..

– Василий Петров.

– А я диакон Григорий.

– Постой сегодня недешев.

– Не ты первый говоришь об этом.

– За комнату и постель возьму по пять копеек с человека. За еду отдельно.

– Круто ты заломил, Василий.

– Не подходит или платить нечем, ступайте, люди добрые, дальше, и Бог вам в помощь. На деревню идти, только время тратить. Да и небезопасно. Народ стал злой, за копейку прибить могут. Да оно и понятно, кормить семьи надо, а нечем.

– Что же мужики тогда твой двор не опустошат?

– Покуда Бог миловал, а что дальше будет, неведомо. Деревенские еще держатся. Думаю податься с семейством в Калугу, переждать там лихие времена. Так договорились или Степке проводить вас?

Отрепьев кивнул:

– Ладно, договорились.

Хозяин двора оживился.

– Надолго встаете?

Григорий усмехнулся.

– С твоими ценами не засидишься. До утра.

– Значит, на день, добро, только деньги наперед давай.

– А может, поначалу комнату покажешь? А то окажется она свинарником, в котором и переночевать невозможно.

Василий посмотрел на Отрепьева, погладил бороду.

– Ладно, будь по-твоему, но до того скажи, что на стол ставить. Надо обо всем уговор иметь.

Отрепьев, не советуясь с товарищами, проговорил:

– Щи, две курицы на всех, хлеб.

– Чего-то от простуды, Гриша, – подсказал Мисаил.

Отрепьев кивнул.

– Ну и хлебного, только чистого, хорошего.

– На утро что? – продолжал расспросы хозяин двора.

– Пироги есть?

– Испечем, с зайчатиной.

– Пойдет. Значит, пироги, по одному на брата, и квасу.

– Добро. За еду с вас еще сорок копеек, гости дорогие.

– Хорошо. – Григорий решил не торговаться, тем более что деньги у него были, князь Губанов не поскупился. – Теперь показывай хоромы.

– Хоромы не обещал, а комнату покажу.

Василий провел монахов в помещение, самое обыкновенное для постоялых дворов. В углу образа в киотах, лампада, стены голые, побеленные, вдоль них широкие спальные лавки, небольшой стол посредине, на нем подсвечник. Занавесь на маленьком оконце. Пол недавно выскоблен, чистый.

– Постели жена занесет, – сказал Василий. – Кроме вас вряд ли кто заедет, так что поужинаете и отдохнете спокойно. Давайте деньги за все сразу.

Отрепьев достал мешочек, сверху затянутый шнуром, отсчитал шесть десятков серебряных монет.

– Держи, Василий.

Деньги пропали мигом.

– А теперь прошу в залу. Василиса мигом все подаст быстро.

– Сперва выпивку и хлеб.

– Как скажешь, отец Григорий.

Жена хозяина заведения выставила на стол кувшин с пенником, посуду, хлеб.

Мисаил наполнил чарки, поднял свою.

– За что выпьем, друзья?

– За нашего благодетеля отца Григория. Кабы не он, сидели бы сейчас в голодной Москве.

Отрепьев снисходительно кивнул.

Монахи чокнулись, выпили, закусили хлебом.

После второй Василиса подала горячее.

Голодные путники с жадностью набросились на еду.

Они уже почти управились с ней, когда со двора донесся громкий стук.

– Это чего? – Варлаам испуганно взглянул на Отрепьева.

Тот напрягся и ответил:

– Не чего, а кто. Это не простой путник. Если вельможа какой пожаловал, то не видать нам нашей комнаты, спать здесь придется.

– Или разбойники, – сказал Мисаил, сам испугался своих слов и закрыл рот ладонью.

Через залу прошли Василий и Степка. Из кухни выглянула Василиса.

– Кого это занесло? – спросил у хозяина двора Отрепьев.

– Сейчас узнаем. Вам бы в комнату уйти. От греха подальше.

Но унести ноги монахи не успели. Во дворе раздался шум, громыхнули ворота, захрипели кони. В залу тут же ввалился крепкий мужик в распахнутом кафтане, наброшенном поверх красной рубахи. На поясе сабля и нож. За ним еще двое.