Анна Коэн - #Зерна граната [litres]

Он понимал, какой яд льет его патрон в напудренное ухо вдовы Кин прямо сейчас, в эту самую минуту.

– На вашем месте, если уж визит в их дворец неизбежен…

– …неизбежен, – тусклым эхом откликнулся сановник.

– Я бы взял с собой утроенную охрану. На всякий случай.

Остаток вечера Пай Вон был в смятении, и визит пришлось прервать, чтобы дать ему возможность самостоятельно обдумать предстоящие шаги против других Драконов.

Пасть одного кусает за хвост последующего, и так по кругу, чешуйчатым телам суждено стать ободом в колеснице, что измельчит их кости в прах. А они и не заметят, пытаясь разорвать друг друга на части, – примерно так звучал перевод последнего из посланий Юэлян. Андерсен не был силен в поэзии, да и не стремился к этому.

Спустя неделю пришла весть о двух десятках воинов дома Пай, отравившихся газом в отведенном для них доме на его землях. Трагическая случайность, ничего более.

По настоянию Пхе Кён он отрастил волосы. Теперь их концы доходили до выпирающего позвонка у основания шеи. Юстас зачесывал их назад и скреплял бронзовым зажимом на затылке.

Кён говорила, что знатным олонцам сложно воспринимать всерьез человека, стриженого, как опасающийся паразитов голодранец.

Вначале он посчитал подобную условность смехотворной, но вскоре привык и даже ловил себя на мысли, что новая прическа его красит. Еще более приятной мыслью было, что такой его вид нравится – мог бы понравиться – переводчице.

Фердинанд же оставался верным себе. Его извиняли и почтенный возраст, и предыдущий опыт при императорском дворе, пусть и долгие тридцать лет назад. В отличие от Юстаса, он не носил принесенных в дар роскошных халатов, гладко брился и продолжал пить кофе.

Им редко позволяли оставаться втроем без присмотра. Юстас постоянно ощущал на себе чужие взгляды, едва ли не видел, как по-звериному напрягаются уши слуг, ловя каждое слово. Беседы казались ему танцем на плитах древнего храма среди ловушек. И тем не менее он был почти счастлив.

В один из редких вечеров, когда им удалось встретиться в библиотеке без свидетелей – только он, герцог и Пхе Кён, – она вполголоса передала им, что последним из Драконов, которого следовало соблазнить троном, был министр Изящных Наслаждений. Название его сферы власти заставила Юстаса натянуто хмыкнуть. Как двусмысленно.

– Он ведает искусством, науками и обучением элитной прислуги. Вроде меня. – Взгляд Пхе Кён казался отсутствующим, но Андерсен заметил, как она поджала губы. Но, как оказалось позднее, неверно истолковал ее жест. – Есть чудесная поэма золотого века…

Она перестала приносить послания императрицы на бумаге. Слишком опасно. Вместо этого она единожды декламировала их и никогда не повторяла вновь.

Девушка прикрыла глаза, как и каждый раз прежде, и произнесла:

«Вот как. – Юстас погрузился в молчаливое толкование. Осторожность вытеснила желание красоваться словами. – Значит, он никогда не рассчитывал занять место императора, а потому наши посулы сразу вызовут у него подозрение. Юэлян хочет, чтобы мы убедили его вместе».

Тяжелый взгляд герцога подтвердил его догадки.

– Фердинад-мо, вам следует написать письмо, – деликатно предложила Пхе Кён. – Вы же первый атташе Кантабрии.

– Госпожа не писала, когда это все кончится? – устало отозвался патрон. Он никогда не был груб с ней.

– Яблони зацветают в мае. – Она не отвела глаз. Не намек, а прямой ответ. – Вы обязаны посетить этот праздник перед возвращением домой.

До мая оставалось четыре месяца.

Рен Ву откликнулся на послание позднее остальных. Задержка его ответного письма граничила с неприязнью, но Кён отметила: не стоит воспринимать это подобным образом – Дракон дома Ву славился непунктуальностью, так как вел «свободный образ жизни». Так туманно она выразилась.

Юстас отметил про себя, сколь закрытое платье она выбрала для визита в его покои при дворе – будто не хотела оставлять открытой ни пяди обнаженной кожи: стоячий воротник с медным кантом почти касался мочек ушей; рукава остриями стремились к костяшкам пальцев; ряды мелких черных пуговиц, словно перевязь с кинжалами, пересекли грудь.

Покои Рен Ву находились в одной из немногих башен. Должно быть, император благоволил «изящным наслаждениям», раз предоставил их повелителю такую высокую привилегию.

Андерсен с переводчицей зашли в новые покои герцога, чтобы вместе отправиться в логово Ву. Из его окна больше не виден был фонтан – лишь припорошенные снегом ели голубоватого оттенка.

Фердинанд Спегельраф читал, устроившись в кресле у жаровни, и будто не собирался никуда идти.

– Герр Спегельраф, герцог. – Юстас не знал, как к нему подступиться. – Мы вскоре должны быть на месте, а дворец настолько огромен, что идти не меньше получаса! Мы опоздаем.

– Если только не воспользоваться застенными подъемниками для слуг, – подхватила Пхе Кён.

– Что совершенно немыслимо и недопустимо, – закончил Андерсен.

Они кивнули друг другу. Такой вид передвижения опозорил бы всю кантабрийскую делегацию – здесь спешка считалась присущей черни, но и опоздания не приветствовались.

Герцог поднял глаза от книги:

– Я сомневаюсь в целесообразности этой встречи. – И перевернул еще одну желтоватую страницу.

Юстас покосился на Пхе Кён. Только сейчас к нему в голову закралась мысль, что она была не просто помощницей в их миссии, отряженной императрицей, посланницей и переводчицей. Она была глазами Юэлян в этой самой комнате.

Будто в подтверждение его мыслей она подала голос, слегка приглушив его:

– Вы сомневаетесь в методах госпожи?

– Я не знаком с человеком, который дает ей советы.

– Госпожа одинока в своих стремлениях, как луна в небе. Только звезды составляют ее окружение, но они слишком далеки, чтобы нашептывать. А будь они чуть ближе, то не преминули бы погасить ее в ту же секунду.

– Вот как, – сухо отозвался герцог.

Юстас видел, знал – его не убедить поэзией, которой и так было с избытком в придворных играх. Но и сам он не мог осаждать Фердинанда аргументами, предчувствуя фиаско.

– Именно так, Спегельраф-мо. Вы можете придерживаться какого угодно мнения, пока оно остается между нами. Но я должна вам напомнить, что во Дворце Лотоса вы ее милостью и ее же милостью можете отправиться на плаху. В Оолонге до сих пор рубят головы. Мы ждем вас за дверью.

На лбу и над верхней губой Юстаса выступил пот. Пхе Кён выскользнула мимо него в дверь, натянутая, как струна цитры, а он застыл на пороге, оглядываясь то на ее спину, то на герцога. Андерсен снова оказался на распутье – остаться верным своему патрону и его интуиции либо последовать приказу императрицы, чьи слова передавала самая удивительная женщина на свете. Он маялся несколько невозможно долгих секунд, пока герцог не прекратил его страдания. Потянувшись к сюртуку, он бросил ассистенту короткое: