Анна Коэн - #Зерна граната [litres]

– Выйди.

И Юстас повиновался.

Через две минуты герцог, уже полностью собранный и привычно подтянутый, закрыл тяжелую резную дверь и возглавил их маленькую делегацию, позволив следовать за собой. Будто не он только что предполагал саботировать визит к Дракону Рен. Юстас не знал, злиться ему или, быть может, бежать прочь.

С каждым днем все больше тревожных вестей просачивалось во Дворец Лотоса из предместий. Умирали солдаты, слуги, дальние родственники семей Драконов – племянницу Пай Вона нашли повешенной в детской.

Смертельный узел затягивался все туже. Андерсену не жаль было невинных олонцев, жалость и сострадание были не в его природе, но он ясно чуял запах нарастающей опасности. Чувствовал его и Фердинанд. «Старый лис» – так ведь его звали бывшие друзья и недруги?

Бежать. Забрать с собой патрона и Пхе Кён и ринуться на юг, где их никто не знает. В Александрию, на Крит… Куда угодно, где нет войны, ни нынешней, ни предстоящей. Там не рубят голов, там, в конце концов, светское государство.

Как ни странно, в этих мыслях он был спокоен, холоден, далек от паники. Юстас рассчитывал ходы и шансы и понимал, что сейчас это невозможно. Он спрятал идею о бегстве поглубже в сознание, чтобы не возвращаться к ней слишком часто, и сконцентрировался на настоящем.

Рен Ву не обратил ни малейшего внимания на их опоздание. Он вообще мало чему уделял внимание, кроме закусок на блюде перед собой и пухленькой светловолосой наложницы у себя на коленях. Та то и дело подносила к его рту длинную трубку, целиком вырезанную из зеленого камня, и поджигала содержимое ее крохотной чаши.

Дракон веселился.

Он был не моложе, но моложавее других. Пестрота его наряда резала глаз, привыкший к сдержанным тонам. Из окон приемного зала виднелся изгиб широкой реки, лежавшей в отдалении, и суда, вмерзшие в белый лед.

– Что бы там ни говорили об Оолонге в ваших краях, опиум утомляет душу, господа, – гнусаво протянул он, когда все расселись вокруг на невысоких скамейках. – А настоящее искусство должно рождаться из радости.

Он отпустил девушку, и прежде чем та скрылась за бумажной ширмой, Юстас успел заметить через фривольные разрезы платья красные следы пальцев, оставшиеся на белой коже бедер.

– В нашей стране бытует прямо противоположное мнение. – Герцог не выказал ни капли изумления поведением почтенного Дракона. Холодный дневной свет играл на его седых волосах и серебряных висках. – Кантабрийские люди искусства убеждены, что оно рождается в страдании или ярости – и только тогда способно тронуть человеческие сердца.

Они с Юстасом расположились на низких скамьях, выложенных подушками, Пхе Кён присела на циновку за их спинами: лицо опущено, ресницы касаются бледных щек. Андерсен, памятуя уроки патрона, принял позу, зеркальную хозяину покоев – согнул ногу в колене, подняв его к локтю, – и настроился на его дыхание, хриплое от дыма веселящей травы. Сам герцог так почти никогда не поступал, но утверждал, что это вынуждает собеседника довериться и расслабиться. Хотя в большем расслаблении Дракон явно не нуждался.

– Должно быть, именно ради страданий ваши писатели и певцы оперы волной хлынули в феоды год назад? – хохотнул Рен Ву, запрокинув голову.

– О нет. Мне придется не согласиться с вами, Рен-мо. Они бежали от страданий, которые сулили реформы, самовольно принятые предыдущим премьер-министром, пока мой сын был особенно болен. Он запретил почти все представления, лишил королевских художников довольствия…

– Болен был ваш премьер-министр. – Рен Ву вытряхнул сизый пепел в серебряное блюдо, прямо поверх закусок. – Мы в Оолонге высоко ценим культуру во всех ее проявлениях, и я лишь перст императора. Нам важна красота каждой детали, будь то роспись чашки, опера или то, как служанка умеет слагать пятистишия. Кстати, я вижу, вас одарили прекрасным экземпляром. Мне даже кажется, я помню ее. – Он цепко сощурился, заглядывая за спины герцога и Юстаса. – Как поклонник прекрасного, я бы ни за что не забыл такую вещицу.

Андерсен не сразу понял, что он имел в виду Пхе Кён, тихо шелестевшую по-кантабрийски. Назвал ее вещицей. Диковинкой, как вазу, перекупленную одним коллекционером у другого. И, что самое страшное, он мог помнить, кто был первой ее хозяйкой.

– Дорогая, подними личико, – промурлыкал Дракон. – Тебе нечего бояться. Ты ведь была рождена в год Змеи? – Сам точно змея, распускающая кольца, он начал шатко подниматься со своего места. Юстас не оборачивался, но чуял, как замерла, сжавшись, переводчица. – В северной провинции, где сплошные болота? Тебя продали родители-рыбаки, потому что не хотели кормить лишний рот. Ну же, подойди. Тебе нечего бояться…

Юстас хотел было проблеять что-то банальное, например, что их помощница болезненно застенчива и не стоит ее смущать, но герцог вовремя перехватил инициативу:

– Мы с Андерсеном-мо бесконечно ценим высокую культуру вашей страны и понимаем, какой вклад внесли в это лично вы. – Он приложил сухую ладонь к сливочному атласу жилета. Рен Ву будто сдулся и упал обратно на подушки, скучливо кося глазом. – И как представители государства, в котором эта часть жизни понесла большой урон, хотели попросить советов. Наша страна не менее древняя, чем Оолонг, и мы не хотим терять то, что наши предки создавали веками. Живопись, музыку, театр. Но все это чуть не погибло… В грубых руках деревенщины.

Дракон Ву выглядел рассеянным. Он фыркнул и позвонил в колокольчик, призывая служанку. Один раз, другой. Третий. Звон был пронзительным и быстро ему надоел. Никто не отозвался. Дверь, ведущая из покоев, почему-то даже не отливала светом через щель.

Пробормотав несколько тихих, но очень витиеватых ругательств, Рен Ву сам потянулся за малахитовой трубкой и принялся набивать ее новой порцией былинок из шелкового кисета.

– Единственный минус моего курения, – заметил он между делом. – Оно веселит только поначалу. А после нужно для того, чтобы поддерживать разум в обычном тонусе. А что касается Кантабрии, Спегельраф-мо, вся проблема в том, что не стоит допускать людей низкого сословия к власти. Ни под каким предлогом. Наши ученые даже полагают, что простолюдины произошли от животных без божественного вмешательства.

– До чего же любопытная теория, – процедил Юстас.

Не то чтобы его трогали вопросы происхождения человечества или проблемы равенства, как он пытался показать раньше, во времена Комитета, но его семья получила пожалованное дворянство лишь трудами его отца в Канцелярии – до тех пор Андерсены были никем. А значит, эта напыщенная ящерица в пестрой чешуе и с мутными от дурмана глазами считает его недочеловеком? И Пхе Кён тоже? Да будь она из трижды нищей семьи, перебивающейся тощей рыбой среди болот, женщины умней и утонченней он не видел.