Джером Биксби - Врата времени

Не в силах более бороться с тремя мучившими меня чувствами — горем, жаждой и голодом, — я сдался. Сидя в мешке, я думал об Алисе и обливался горючими слезами — что не мешало мне одновременно жадно поглощать оказавшуюся в корзине снедь: апельсин, полтушки цыпленка, полбуханки хлеба и две большие сливы я проглотил одним махом.

Голод я утолил, а фрукты немного приглушили жажду, но полностью избавить от саднящей боли в горле могла только вода. Как назло, кожаный мешок лежал на солнцепеке, очень сильно нагрелся, и хотя я старался держаться как можно ближе к горловине — духота в бауле стояла невообразимая. Я обливался потом, но это был добрый знак: если человек потеет, значит организм не совсем еще обезвожен и мне достаточно время от времени глотать свежего воздуха, чтобы продержаться до конца. Слишком долго я шел к цели, чтобы теперь сходить с дистанции у финишной черты.

Я лежал в кожаном мешке — не могу удержаться от сравнения, — похожий на зародыш в утробе матери. Потел я так, что, казалось, еще секунда — и захлебнусь аммиаком. Снаружи смутно доносились какие-то звуки. Изредка раздавались громкие возгласы толпы.

Когда грузчики, закончив работу, покинули баржу, я рискнул высунуться и глотнуть свежего воздуха. Судя по солнцу, время было около одиннадцати часов, хотя солнце в Онабаке, как и луна, так скособочилось, что полагаться на него с уверенностью было нельзя. Наши ученые говорят, что теплый климат в долине и продолговатая форма солнца и луны объясняются «присутствием в нижних слоях стратосферы силового поля, фокусирующего лучи». С тем же успехом они могли утверждать, что на светила навели порчу злые колдуны, — однако гипотеза ученых мужей вполне удовлетворяла и гражданское население, и военных.

Празднества начались около полудня. Я доел две последние сливы и обнаружил на дне корзины бутылку — судя по всему, с вином. Но рисковать не стал: в вино вполне могли подмешать Пойло.

До меня доносилась музыка. На берегу гремел оркестр, народ распевал псалмы. Потом оркестр внезапно умолк и толпа заревела:

— Да здравствует Мэрад! Мэрад — это Бык! Слава Шиду-Прорицателю!

Оркестр грянул увертюру к «Семирамиде». Ближе к концу музыкального вступления баржа вдруг вздрогнула и отошла от причала. Я не услышал ни стука мотора, ни скрипа паромных канатов. Баржа двигалась сама по себе — еще одно чудо Мэрада.

Увертюра завершилась бурным каскадом аккордов, и кто-то закричал:

— Аллегории — гип-гип-ура!

Толпа отозвалась троекратным возгласом восторга, и наступила тишина. Слышно было только, как волны бьются о борт. Некоторое время никаких других звуков я уловить не мог. Потом послышались тяжелые шаги. Я нырнул в мешок и замер. Кто-то подошел к мешку и сказал:

— Похоже, забыли завязать.

Я узнал рокочущий голос Аллегории.

— Ах, Алли, какая разница? Оставь ты его в покое, — отозвался женский голос.

Я готов был благословлять этот голос, если бы не одно обстоятельство: он принадлежал Алисе.

Я был в шоке. Но настоящий ужас охватил меня через минуту, когда в горловине мешка показалась зеленая четырехпалая лапа. Нащупав шнур, Аллегория стал затягивать горловину, и я увидел перед самым своим носом бирку, прикрепленную к шнуру. На ней было написано:

Миссис Дэниел Темпер.

...Я выбросил в реку останки своей матери!

Этот факт настолько ошеломил меня, что я на время позабыл о другом печальном обстоятельстве: мешок мой наглухо завязан, а у меня нет даже ножа. Похоже, мне суждено умереть от удушья.

Надо мной продолжал громыхать голос Аллегории:

— Как прошла встреча с сестрой, Пегги? Она обрадовалась?

— Конечно! Мы с ней расцеловались, как и подобает сестрам, не видевшимся три года. — Значит я перепутал голос Алисы с голосом Пегги Рурк.— Я ей сообщила обо всем, что случилось со мной. Она тоже начала рассказать о своих приключениях, но я сказала, что мне все известно. Она не могла поверить, что мы следили за ней и ее возлюбленным с той минуты, как они перешли принцу Зоны. Кстати, она очень переживает, что потеряла Темпера. Говорит, что не может без него и обязательно его найдет.

— Жалко, что мы упустили его след на Адамс-стрит, когда он удрал от Поливайнозела, — сказал Аллегория. — Окажись мы там минутой раньше — он был бы уже в наших руках. Впрочем, какая разница? Он ведь полезет разрушать Бутылку. Там его и возьмем.

— Если Темпер доберется до Бутылки, он станет первым, кому это удалось. Тот агент ФБР добрался только до подножия холма, помнишь? — спросила Пегги.

— Если кто и может добраться до Бутылки, — хмыкнул Аллегория, — то это Дэниел X. Темпер. Так говорит Мэрад. А он знает что говорит.

— Вот Дэн удивится, когда узнает, что каждый его поступок в Зоне имел кроме прикладного еще и символическое значение. И что мы буквально тащили его сквозь лабиринт аллегорий, — хихикнула Пегги.

Аллегория захохотал во всю мощь своей крокодильей глотки:

— Мне кажется, Мэрад переоценивает его способности. Вряд ли Темпер понимает иносказательный смысл приключившихся с ним событий. Например, он наверняка не понял, что вошел в Зону, как входит в мир ребенок, — беззубым и безволосым. Понял ли он, что встретил и победил того осла, который сидит в каждом из нас? Что одолел он его лишь тогда, когда отказался от мнимого оружия — фляги с водой — и стал полагаться лишь на собственные силы? Или, допустим, догадался Темпер, что Чокнутые Тарабары являются ходячим укором людям, возомнившим о себе слишком много?

— Он, наверное, помрет, когда узнает, что настоящий Поливайнозел за много миль отсюда, а под его маской скрывался ты, — прыснула Пегги.

— Ну, смысл этого символа он, надеюсь, понял, — заурчал Аллегория. — Поливайнозел — пример того, что богом может стать любой осел, не говоря уже о нормальном человеке. Если же Темпер не смог даже этого понять, то он изрядный болван.

Как ни странно, это я понял.

...Вдруг из винной бутылки, лежавшей на дне корзины, вылетела пробка, и меня окатило — чем бы вы думали — конечно же Пойлом.

Кровь застыла в моих жилах. Если они услышали хлопок пробки... Но, похоже, Пегги с Альбертом ничего не заметили. Аллегория громыхал как ни в чем. не бывало:

— Он встретил Любовь, Юность и Красоту — их нигде нет в таком изобилии, как в нашей долине, — в образе Алисы Льюис. Завоевать ее благосклонность оказалось делом непростым, ибо страждущему Любви, Юности и Красоты нужно преодолеть самого себя. Она отвергала его, дразнила, соблазняла — и чуть не свела с ума. Алиса желала его, но мучилась сомнениями. И Темперу пришлось одолеть свои слабости — комплексы, связанные с беззубостью и облысением, — чтобы добиться ее. И лишь тогда он понял, что его мнимые пороки в глазах возлюбленной были достоинствами.