Джером Биксби - Врата времени

Но представь себе, эти тупоголовые Баловни отказываются признать, что Мэрад наказал их. Наоборот, они без конца хвастают расположением своих нимбов и даже пытались как-то заставить всех носить подгузники. Дескать, подгузник для истинно верующего в Мэрада такая же неотъемлемая часть одеяния, как тюрбан или феска для последователей Мухаммеда. На самом деле они просто не хотели выделяться. Не потому, что им претит святость, а потому, что, завидев подгузники Баловней, все сразу вспоминают об их недуге.

От смеха на глазах Алисы выступили слезы.

Я же не видел никаких причин для веселья, о чем и не преминул ей сообщить.

— Ты не понял, Темпер, — сказала она, захлебываясь от хохота. — Баловни в любую минуту могут избавиться от своего недуга, стоит им только помолиться Мэраду. Но им гордость не позволяет. Они продолжают настаивать, что это не болезнь, а знак высшего расположения Быка. Они страдают, но им это нравится, понимаешь? Так же, как Плаксе нравится сидеть у могилы жены — словно это удержит ее под землей — и сокрушаться о своей судьбинушке. Он и ему подобные не откажутся от своего наказания ни за что на свете. В прямом смысле слова.

Она опять захохотала. Я привстал, схватил ее за плечи и притянул к себе, чтобы понюхать, не несет ли от нее перегаром. Нет, Пойлом не пахло. Значит обычная истерика.

Для того чтобы привести в чувство истеричку, нужно просто влепить ей пощечину. Молча. Но Алиса, как всегда, все испортила: взяла и влепила пощечину мне. Молча. Как ни странно, истерика все равно прекратилась. Алиса перестала смеяться и уставилась на меня.

— За что?! — схватился я за пылающую щеку.

— За то, что приставал ко мне.

Я был так обескуражен, что не нашелся, что сказать:

— Да я... просто... Я...

— Руки не распускай! — рявкнула она. — Не принимай мою симпатию за проявление любви. И не думай, что если эти наклюкавшиеся Пойла шлюшки вешаются тебе на шею, то и я потеряю голову.

Я лег, отвернулся от нее и закрыл глаза. Но заснуть не мог. Я думал о несправедливой пощечине и все больше свирепел. Наконец, не выдержав, я рывком сел и, кипя от возмущения, глухо произнес:

— Алиса!

Очевидно, ей тоже не спалось. Она тут же приподнялась и воззрилась на меня своими очами:

— Что такое?

— Забыл вернуть тебе должок, — сказал я и влепил ей пощечину.

Затем, даже не взглянув на произведенный моей оплеухой эффект, лег и опять повернулся к Алисе спиной. Надо сказать, что примерно минуту я лежал готовый к тому, что она вцепится мне в спину ногтями.

Но ничего подобного не произошло. Сначала повисла напряженная тишина, потом послышалось прерывистое дыхание, сопение, всхлипы и — под конец — рыдания.

Я терпел сколько мог. Потом приподнялся и сказал:

— Может быть, я и не прав. Но с какой стати тебе взбрело в голову, что я хотел заняться с тобой любовью? Я ведь знаю, что омерзителен тебе, и именно по этой причине никогда не стану добиваться твоей благосклонности. У меня, в конце концов, тоже есть гордость. К тому же я отнюдь не изнываю от страсти по тебе. Кем ты себе кажешься — Еленой Прекрасной или Клеопатрой?

Вот так всегда. Хочу как лучше, а получается наоборот. Алиса рассвирепела. Она вскочила и побежала прочь. Я нагнал ее только у кладбищенских ворот.

— Куда это ты собралась?

— На Главную улицу города Онабак, штат Иллинойс. Возьму там образец Пойла и постараюсь как можно быстрее вернуться к отцу.

— Послушай, глупышка, ты этого не сделаешь. Тебе велено быть все время со мной.

Она откинула свои длинные черные волосы.

— В моих предписаниях такой пункт отсутствует. Если я сочту, что твое присутствие начинает угрожать моей миссии, я вправе покинуть тебя. А я полагаю, что сейчас ты представляешь угрозу — если не моей миссии, то по крайней мере мне самой!

Я стиснул ее запястье и развернул к себе:

— Что ты ведешь себя как девчонка?! Ты же майор морской пехоты! Что происходит?

Она попыталась выдернуть руку. Я стиснул ее еще крепче. Алиса изловчилась и врезала мне по роже кулаком. Я ослеп от ярости. Но не настолько, чтобы не попасть ладонью по ее щеке. Тогда Алиса применила захват и не проведи я вовремя контрприем, сломала бы мне руку. Заломив Алисе руки за спину, я прижал ее к земле. Тот случай, когда маленький мужчина лучше большой девочки.

— Ну? В чем дело? — заскрежетал я зубами.

Алиса не отвечала. Извиваясь змеей, она стонала от бессилия, потому что знала, что ей не вырваться.

— Ты бесишься по той же причине, что и я?

Она перестала дергаться и очень тихо произнесла:

— Да.

Я освободил ее руки. Она перевернулась на спину, но даже не попыталась встать.

— Ты хочешь сказать, — спросил я, все еще не веря своему счастью, — что любишь меня? Как я — тебя?

Она кивнула. Я вложил в поцелуй всю ту страсть, которую минуту назад собирался истратить в рукопашной.

— Все еще не могу поверить. В том, что я в тебя влюблен, нет ничего удивительного, хоть ты и ведешь себя так, будто мерзее меня нет ничего на свете. Но ты-то с какой радости в меня влюбилась? И если была влюблена, то почему так мучила?

— Тебе не понравится то, что я скажу, — ответила она. — Конечно, я могла бы наплести что-нибудь из того, что в таких случаях говорят психологи: схожие профессиональные и иные интересы, одинаковый образовательный уровень... Но какое это имеет значение теперь? Это случилось со мной, и все. Хотя противилась я изо всех сил. Старалась придерживаться вывернутого наизнанку принципа Джемса: если притворишься кем-то, то станешь таким на самом деле. Я и пыталась притвориться, будто ненавижу тебя.

— Но почему? — настаивал я. Она отвернулась, но я взял ее за подбородок и развернул к себе. — Давай выясним все до конца.

— Помнишь, как я все время подтрунивала над твоей лысиной? На самом деле я была просто без ума от нее. Это-то меня и мучило. Все проанализировав, я поняла, что люблю тебя из-за моего комплекса Электры. Я...

— Ты хочешь сказать, — возвысил я голос, — что влюбилась в меня потому, что я лыс, как твой отец, и одного с ним возраста?!

— Нет-нет. Это я себе внушила так. Чтобы возненавидеть тебя и положить конец моим любовным страданиям.

Сказать, что я был как громом поражен — значит не казать ничего. Если бы я не лежал на земле, то, наверное, от удивления не устоял бы на ногах. Алиса Льюис оказалась типичным продуктом своего времени — малейший всплеск теплых чувств по отношению к родителям служит нынешней молодежи сигналом: пора бежать на прием к ближайшему психотерапевту.

— Я в ужасном положении, — продолжала Алиса. — Не могу понять, люблю ли я в тебе образ отца или тебя самого. Мне кажется все же...

Она подняла руку, чтобы погладить меня по голове. Я отстранился и, обиженный, хотел отвести ее руку, но Алиса все же провела ладонью по моей лысине. И вдруг воскликнула: