Джером Биксби - Врата времени

Тут выяснилось, что Плакса боится успеха затеваемого предприятия гораздо больше, чем провала.

— Если Мэраду удастся нарастить на старые кости новую плоть, то моя любимая супруга, ожив, тут же бросится на мои поиски. И тогда за жизнь мою никто не даст и ломаного гроша — были такие монеты в доПойловые времена. Она ни за что меня не пощадит. Ведь это я столкнул ее с лестницы десять лет назад, когда она сломала шею. Если бы я на ее месте воскрес ладно скроенной молодой девицей с красивым лицом вместо той хари, что была раньше, — я бы своему убийце только спасибо сказал. Но разве эта неблагодарная женщина, эта стерва, оценит мое благородство?!

Бедный я бедный! Горе преследует меня с того самого дня, как я, безгрешный (если, конечно, не брать в расчет первородный грех, но Мэрад говорит, что он этот догмат не приемлет), открыл свои невинные синие глазки и впервые увидел свет. Несчастным я родился, несчастным я живу. Даже умереть не могу — и это столь же верно, как то, что солнце встает на востоке, и как то, что Дарэм превратился в быка и переплыл Иллинойс с прекрасной Пегги на спине, и назвал ее своей невестой. Не могу я умереть — потому что любимая супруга выкопает мои кости, отвезет их к Мэраду и будет стоять наготове, когда я воскресну.

Мне стал надоедать этот поток гипербол, нескончаемый, как река Иллинойс. Поблагодарив Плаксу, я пожелал ему спокойной ночи:

— Нам рано вставать, Плакса-Вакса. Долгий путь предстоит.

— Понимаю, мой мальчик. А Плакса — это мое прозвище, а не имя. Меня так мальчишки в детстве дразнили, потому что...

Но я уже не слушал. Свернувшись калачиком возле маминой могилы, я пытался уснуть, но мне мешал разговор Алисы с Плаксой. Наконец я задремал, но меня вдруг растолкала Алиса. Она настаивала, чтобы я немедленно выслушал то, что рассказал ей Плакса.

— Ты видел его набедренную повязку? — спросила Алиса. — Так вот, это вовсе не набедренная повязка, а подгузник. И носит он его не случайно. Плакса, оказывается, один из Двенадцати Баловней В Подгузниках. Но это еще не всё. Когда он встал, я увидела, что от его задницы исходит желтое сияние — знаешь, у него там нимб вроде светлячка: похож и по цвету, и по размеру.

Короче говоря, дело, оказывается, было так. Вскоре после того как появилось Пойло и население Онабака отгородилось от внешнего мира, в городе расплодилось великое множество самозваных пророков, решивших нагреть руки на новой религии. Каждый из них толковал новое и пока еще туманное учение по-своему. Среди пророков выделялись двенадцать местных политиканов долгое время опустошавших городскую казну. Поначалу Пойло действовало на окружающую среду незаметно, и эти политики никак не могли понять, что происходит.

А в городе тем временем снижались темпы производства. Улицы и тротуары зарастали травой. Люди теряли интерес к повседневным житейским заботам. Раскрепощались нравы. Исчезли болезни, преступления. Прекратилась вражда. Люди забыли, что такое горе. Страхи и скука рассеялись, словно утренний туман.

Прошло еще немного времени, и люди перестали летать по делам в Чикаго. Никто не ходил в библиотеку. Журналисты и типографские рабочие оказались не нужны. В конце концов закрылись две крупнейшие в своих отраслях компании — Винокуренные заводы Майрона Малкера и Дизельная Компания Эрфгриппера. Люди начали понимать, что прежний мир был несовершенен, но теперь все уже позади и будущее светло и прекрасно.

Примерно в то же время прекратилась почтовая связь. В Вашингтон и столицу штата полетели тревожные телеграммы — из других городов, разумеется: в самом Онабаке телеграф давно уже не работал.

Тогда-то и были направлены в Онабак первые агенты ФБР и Управления по контролю за качеством продовольствия и медикаментов. Агенты как в воду канули. Послали других — Пойло сгубило и этих.

Оно еще не достигло своей окончательной кондиции, когда пришла благая весть. Устами пророка Шида Дарэм возвестил о пришествии Мэрада.

Однако в городе нашлись люди, решившие дать отпор новому богу. Самыми рьяными были двенадцать политиканов. Они собрали митинг на площади перед зданием суда и призвали народ свергнуть Мэрада. План восстания они предложили такой: сначала захватывается метеостанция Трайбеллского университета, где засел Шид, а потом...

— А потом, — витийствовал один из двенадцати, грозя кулаком тоненькой струйке Пойла, которая била фонтаном из Бутыли на вершине дальнего холма, — потом мы линчуем этого сумасшедшего ученого, провозгласившего себя Мэрадом, этого лунатика, который является не кем иным, как свихнувшимся университетским профессором философии и классической филологии. Друзья! Сограждане! Американцы! Если пресловутый Мэрад действительно является богом, как утверждает еще один чокнутый профессор по имени Шид, то пусть он прямо сейчас испепелит нас молнией. Я и мои друзья бросаем ему вызов.

Двенадцать политиканов стояли посреди двора на трибуне, с которой просматривались вся Главная улица, противоположный берег реки и дальние холмы. Двенадцать политиканов с вызовом смотрели на восток. Громов и молний не последовало. Но в следующее мгновение двенадцати политиканам пришлось позорно бежать с трибуны. И больше они вызовов Великому Быку не бросали.

Алиса захихикала:

— Они наложили в штаны. В прямом смысле слова. Мэрад не стал тратить на них столь опустошительную и зрелищную стихию, как молния. Он наслал на них другую, гораздо более деморализующую, беду, которая вынудила политиканов надеть подгузники — по той же причине, по какой их надевают младенцам.

Естественно, этот аргумент Мэрада охладил пыл Двенадцати Баловней В Подгузниках. Но нервы у кучки бывших прихлебателей оказались железными. Они тут же переменили свои убеждения на прямо противоположные и стали вещать, что именно Мэрад является Истинным Быком, и знают они об этом давным-давно. Двенадцать Баловней В Подгузниках снова созвали митинг и объявили присутствующим о драматических переменах, происшедших в их сердцах. Они сообщили, что Мэрад даровал им монополию на божественное откровение, и отныне всякий, кто возжелает пообщаться с Мэрадом, должен будет предварительно уплатить Двенадцати Баловням В Подгузниках соответствующую мзду. Они никак не могли понять, что деньги утратили свой смысл.

По недальновидности своей они даже вознесли Мэраду молитву, дабы тот даровал им какой-нибудь отличительный символ, свидетельствующий об их богоизбранности. И Мэрад пометил их знаком святости — светящимся желтым нимбом.

Алиса прямо корчилась от смеха.

— Вроде бы Баловни должны были визжать от восторга. Но увы... Хитроумный Мэрад поместил нимбы в таком месте, что Баловням приходилось вставать всякий раз, когда они хотели продемонстрировать свою святость.