Райан Гродин - Волк за волка [litres]

Каждая мышца в теле Феликса напряглась, когда он вытягивал «Цюндапп» Яэль, ставил его вертикально. Он был сильным: ему потребовалась всего одна попытка, хотя Яэль предполагала, что их будет две. Если им предстоит сражаться, ей придется полагаться на скорость. Вывести его из игры прежде, чем он успеет моргнуть. Намного быстрее, чем он сможет нанести удар.

– В первую очередь надо оказать тебе медицинскую помощь, – сказал Феликс через плечо, как только открыл ее кофр. Вытянул ее медицинскую аптечку и электрический фонарь, которой направил прямо ей в лицо. – Твоя кожа выглядит как шницель с соусом для макарон, смешанные с гравием.

Она представила, насколько все было плохо. Дорожный уголь горячо растекся по ее шее, по лицу.

– Приготовься. – Феликс выбрал янтарную бутылку аптечки первой помощи и отвинтил крышку. Яэль могла определить этот запах где угодно – йод. – Будет не очень приятно.

Опять же она представила, насколько. Но не помогло даже обхватить себя руками, пока Феликс наводил капельницу над ее саднящими щеками. Кап, буль . Две крошечные капли йода и всю плоть омыло волной боли.

– Ч-ч-чер-т, – ругательство Яэль развалилось, когда она лязгнула зубами.

– Извини, – голос Феликса прозвучал так, будто это он и имел в виду. – Я не лучший врач. Обучение оказанию первой помощи в Гитлерюгенд только началось.

Жало йода, плюс лишенные всякой иронии слова Феликса, дополненные воспоминаниями о другом докторе, заставили Яэль рассмеяться. Брат Адель был очень-очень далек от худшего.

Если бы он знал.

Нет – если бы он знал, что трогал «грязную» кровь… какой она была на самом деле…

Смех Яэль перешел в дрожь.

Феликс вытащил пинцет из аптечки.

– Не шевелись. Мне нужно вытащить несколько больших кусков щебня.

Почему выздоровление причиняет такую боль? Ей нужно было на что-то отвлечься, решила Яэль, когда первый кусок был выдернут из ее плоти.

– Вернемся в Прагу. Почему ты подсыпал наркотики в мой суп?

Потребовалось еще два куска щебня, еще одна капля йода и кусок марли, приклеенный к щеке, прежде чем брат Адель начал говорить.

– Ты не оставила мне другого выбора.

Больше йода на вторую щеку. Жгучая боль и слезы.

– Тебя там не было, Ада. Ты не видела… – Феликс остановился; прозвучало, как будто его кожа была поцарапана и пропущена через мясорубку. – В то время, как ты, как в коконе, укрылась в той квартире в Германии, я был дома, пытаясь все склеить. Работая в гараже, пытаясь поднять маму с постели каждый день, наблюдая, как волосы папы становятся все более седыми.

– Я пытаюсь поддерживать их. Но я не могу. – В его шепоте было бремя. Бремя, которое Яэль понимала . Потому что оно всегда было с ней. Вдавливая вниз, вниз, вниз в ночь. Продолжая давить, давить, давить в течение дня. – Я просто не могу. Не один.

– Я знаю, почему ты убежала. Поверь мне, я сам иногда об этом думал… – Лицо Феликса покрылось красными пятнами стыда. Как будто он сказал что-то, что не должен был говорить. – Но мама и папа нуждаются во мне. И они нуждаются в тебе, Ада. Если ты умрешь, это их убьет.

– Я не собираюсь умирать, – сказала Яэль.

Еще больше гравия вытянутого со слезами. Длинное, жгучее молчание.

– Ты спросила, как я попал в Гонку, – начал он. – Я продал автомастерскую. Использовал деньги, чтобы подкупить Дирка Херманна и должностных лиц.

Яэль никогда не была в гараже, но она видела фотографии места, где выросла Адель. Дом, забаррикадированный горами запасных шин и автомобильных запчастей. Это был «застолбленный участок» семьи Вольф. Место поколений.

– Автомастерскую? – спросила она ослабевшим голосом, пытаясь идеально сплести оттенки гнева и потери. (Это было не так трудно с горевшим лицом). – Ты продал папин гараж?

– Я бы сделал все, чтобы обезопасить тебя, Адель. Я бы продал гараж еще тысячу раз, если бы потребовалось. – Он справился со второй щекой и двинулся вниз к шее. – Тебе нужно вернуться домой. Прежде чем случится что-то похуже.

Настойчивая попытка заставить непутевую сестрицу вернуться домой – вот и все, чем был этот суп с подмешанными наркотиками. (И, по правде говоря, все, в чем подозревала его Яэль). Феликс пытался собрать свою семью. Щелк, щелк, щелк , в безопасности. Совсем как матрешки.

Яэль не могла думать о нем плохо из-за этого. Не тогда, когда маленькая кукла сидела так одиноко в её кармане. Не тогда, когда фотография счастливых братьев и сестер в квартире Адель вызвала у нее мурашки. Если бы у нее по-прежнему была семья, она бы тоже боролась за них.

Она боролась. До сих пор. Несмотря на то, что куклы, которые хранила Мириам, исчезли, как и сама девушка в том страшном месте.

Яэль вытянула шею, поэтому Феликс может пролечить раны и там. Свет над ними распадался сквозь темноту на тысячи кусочков: глаза мертвых и звёзды. Ночь обращалась к самым глубоким частям ее души: великолепным, испытывающим надежду и печаль одновременно.

– Я могу справиться с Лукой и Кацуо, – сказала ему Яэль.

Пинцет задрожал при звуке имени Луки. Чуть жестче ткнулся в шею.

– Я до сих пор не могу поверить, что ты заступилась за этого мерзавца. После того, что он пытался с тобой сделать…

Скосив глаза к кончику носа, Яэль увидела, что челюсти Феликса плотно сжаты, а его ноздри раздуваются. Такой внезапный, ожесточенный гнев. Значит, не зря.

– Лука Лёве – урод, – сказал он, успокоившись. – Но я не о нем беспокоюсь. Или о Кацуо. Послушай, я поклялся своей жизнью ничего не говорить, поэтому и не сказал тебе раньше, но что-то должно произойти в этой гонке. Что-то опасное. Что-то большое.

Он знает о моей миссии . Яэль потребовалась вся ее подготовка, чтобы оставаться неподвижной. Глаза вернулись к звездам.

– Кто тебе это сказал? – Может, это был неправильный вопрос, но Яэль хотела знать на него ответ. Подробная информация о ее миссии находилась только на самых высоких уровнях руководства Сопротивления. Остальным партизанам по всей карте лидеры их ячеек сказали быть готовыми .

Был ли Феликс частью Сопротивления? Если так, то Хенрика и ее осведомители пропустили эту информацию; в деле брата Адель не было ни слова о партизанской деятельности. Более вероятно, секреты миссии Яэль проскользнули ниже, по рядам, через трещины.

Ни один из вариантов не был хорош.

– Не важно, кто мне сказал. Мы не можем больше задерживаться – это все, что я знаю. Даже если бы можно было починить твой байк, тебе потребуется божественное вмешательство, чтобы наверстать упущенное на этих дорогах. Я знаю, какая ты упрямая, но двойной крест не стоит твоей жизни. Подумай о людях, которые тебя любят. Папа, мама, я. Разве мы не важны?

Яэль закрыла глаза, и блестящий свет звезд исчез. Только тьма и пламя, пламя, пламя синяков, расцветающих на ее руках. Под изгрызенной дорогой кожей ее рукавов.