Иван Басловяк - Морпех. Русский Уругвай [litres]

– Стой! Назад!

Пасюк остановился и, явно пересиливая себя, сделал пару шагов от прохода. А я схватил его за голову и ринулся своим сознанием в его. Так вот что меня насторожило! Интересно, кто же ему такое хитрое психокодирование произвел? Будто предвидел неведомый кодировщик чье-либо ментальное воздействие на сознание Пасюка и заложил спуск самоуничтожения не в кодовую фразу, а в последовательность действий людей, что возле него находиться будут. Ведь завязывать глаза и затыкать уши бандеровцу после ареста никто не стал бы. А требование выдачи схрона – действие закономерное. Я усилил ментальное давление. Хитро, очень хитро! Надо запомнить этот прием. Может пригодиться. Вот только кто его придумал? Все глубже и глубже я проникал в сознание вражины. И нашел! И кто, и когда. Даже схема минирования четко всплыла перед моим внутренним взором.

Я разжал ладони. Пасюк мешком рухнул на каменный пол.

– Что случилось, Воевода? – встревоженно спросил капитан.

– Схрон заминирован. А у этого ублюдка сработал мозговой код, еще в детстве поставленный кем-то из немцев, курировавших оставляемых в подполье бандеровцев. Взорвать он нас вместе с собой хотел.

– Вот гад! – капитан пнул Пасюка под ребра. Тот тоненько вскрикнул, забормотал плаксивым голосом и попытался отползти в сторону, но после уже моего пинка свернулся комочком и затих.

– Что это с ним? – удивленно спросил капитан.

– Идиотом он стал. Я ему в мозги залез за информацией и не очень церемонился.

– Так ты еще и мозголом, Воевода?!

– Есть немножко, иногда практикую, но не слишком… Так, его отсюда надо вытащить и подумать, как мины снять, – съехал я с темы.

Пасюка выволокли из подвала. Закрыв крышку, восстановили маскировку и стали думать, что делать с бандеровцем-идиотом.

– Воевода, – произнес капитан. – Тут недалеко болотце есть уютненькое. Может, туда гада определим?

– Это будет самым оптимальным. Шел, упал, утонул. Показывай!

Подхватив безвольное тело, пошли. Минут через пятнадцать среди деревьев образовалась изумрудно-зеленая слегка кочковатая полянка. На ней то тут, то там были видны окна чистой воды. Пасюк, что-то почувствовав своим контуженым умишком, забеспокоился и стал слабо вырываться. Видно, детские воспоминания о коварной болотине. Мы, схватив его за руки-ноги, сунули головой в ближайшее окно. Яростно шлепая руками и ногами, негодяй попытался выбраться. Но… поднявшаяся муть скрыла Пасюка, и только несколько мелких пузырьков воздуха смогли вырваться из топи. Пусть в аду горит, выкормыш бандеровский! Я ведь знаю будущее. Не так уж и много пройдет времени, и такие, как он, поднимут голову и встанут в полный рост на земле, народ которой русские до последнего мгновения считали братским. И даже когда братья-украинцы начали убивать братьев-русских, русские не прекращали жить надеждой, что националистическое безумие пройдет, что братья отбросят оружие и вновь наступят мир и дружба. Но… Кровь большая пролилась, и примирения уже не получится. А утопленный в болоте Пасюк одним из первых схватился бы за автомат. Может, в предвидении такого развития истории и был фашистами организован схрон, а его хранителем после ментальной обработки поставлен семилетний ребенок? Как знать…

Уже в сумерках вернулись в поселок. Забазировались в хате Пасюка. Жил он нелюдимо, дружбы ни с кем не водил. Так что на огонек к нему гости не заглянут. Да и нас, вернее капитана, здесь искать никто не будет. Из запасов почившего в болоте хозяина приготовили ужин. Только собрались ложиться спать, как по окнам хаты мазнули лучи автомобильных фар. Дважды хлопнули дверцы. Гости. Я просканировал пространство. Двое шли по двору к дому, один остался в машине. От Реваза гонцы. Передернув затворы пистолетов, мы приготовились к встрече. Бандиты смело ввалились в горницу и замерли на пороге, уткнувшись взглядами в черные зрачки наших стволов. Я ментально подчинил их и приказал сесть и выложить на стол оружие. Рядом с неубранной хлебницей улеглись два ТТ. Один я сунул в свой карман, другой передал капитану. Теперь у него два ствола рабочих и один, табельный, испорченный.

Приехавшие сидели, вытаращив глаза. Думать они могли, а вот шевелиться – нет. И их думы четко отражались на их лицах.

– Ну что, хлопцы, побеседуем?

– Москальску мову не розумию, – едва шевеля губами, проговорил один.

– Хорошо, тогда помолчи, – сказал я и врезал ему кулаком в глаз. «Щирый хохол» кулем шмякнулся на пол. Я глянул на второго.

– Я розумию, да-да, э-э, понимаю, и говорить умею!

– Вот и говори, за каким делом к Пасюку приперлись?

– Спросить, не появлялся ли участковый. Пропал он из города, и пацаны, что босс за ним послал, тоже пропали.

– И все?

– Нет. Еще стволов десяток прихватить с патронами. Вроде разборки намечаются.

– Понятно! Ты пацан правильный, – я взял его голову в ладони, – сейчас приведешь водителя. Поужинаете и поедете обратно. Ревазу скажешь, что мента нет, Пасюк стволы без денег не дал. А твой кореш, – я кивнул на все еще не пришедшего в себя «щирого», – остался его караулить. Нас здесь нет. Понял?

– Понял, пан!

– Вот и гарно. Вставай и иди, зови. А я на стол накрою.

«Правильный пацан» пошлепал к машине. Мы с капитаном, стянув руки брючным ремнем и заткнув пленнику рот, отволокли его в соседнюю комнату. Через пару минут в горницу вошли оба романтика с большой дороги. На столе уже стояла миска с вареной картошкой, лежал шмат сала и полкаравая хлеба. Рядом – запотевшая, прямо из холодильника, бутылка с мутным самогоном.

– А дед-то где? И Петро? – поинтересовался водитель, сграбастав бутылку. – Во, блин, горилку поставил, а стаканы нет. Склероз у деда начинается?

– Не склероз, жадность пробилась. Он за стволы бабло требует.

– Так он же вроде как у босса в центровых корешах! Жизнь друг другу спасли! И такие гнилые базары? Так где он?!

– Не кипишись, братан. Мы его скрутили, теперь в сарае сидит, а Петро его караулит. Щас поедим и к Ревазу. Пусть сам с Пасюком этим трет. Не зря, видно, погоняло ему такое дали – Крыса.

Водила поставил бутылку обратно на стол и заткнул пробкой из кукурузной кочерыжки. Вздохнул, глядя на самогонку, и принялся за картошку с салом. Быстро поев, оба ушли, не выключив свет и оставив дверь нараспашку. Хлопнули дверцы, завелся мотор, и машина отъехала. Счастливого пути, недоумки! Когда звук мотора затих, пошли беседовать с нелюбителем москалей. Тот уже очнулся и пыхтел, елозя по полу в попытке развязать руки. Получив пинок по ребрам, затих, зло сверкая глазенками. Собственно говоря, мне он с целыми мозгами был не нужен. И я влез в его сознание. О! Этот член ОПГ знал больше, чем предыдущий. Не церемонясь, я рылся в его мозгах, выбирая интересное и полезное. Потом вставил свою программу. Пусть напоследок послужит правому делу.