Александр Михайловский - Творец государей [СИ]

Ну, а сами танцульки меня просто потрясли. По сравнению с ними привычные мне балы, которые я так любила тайком наблюдать, казались мне теперь сборищем сонных и вялых личностей. Но как отплясывали на этих «танцульках»! Кстати, не было никаких музыкантов – музыка, казалось, звучит прямо из воздуха.

Конечно, поначалу меня многое коробило (движения там и прочее), но я все время напоминала себе, что должна привыкнуть к подобным вещам… В основном танцы были быстрые. Но иногда начинала играть удивительная, волшебная, медленная музыка – и тогда принимались танцевать пары. Они двигались плавно и томно, и, казалось, были погружены в музыку и друг в друга… Странные танцы! Но для всех участников, конечно же, в них ничего странного не было. И что поразительно – женщины вполне могли пригласить на танец мужчин; да, собственно, в большинстве случаев так и происходило. «Не теряйся…» – шептал мне кто-то на ухо. Но для меня было немыслимо пригласить мужчину – я даже этого представить себе не могла. Естественно, от меня не укрылось, что женщины здесь имеют явное численное превосходство над мужчинами. И потому практически все кавалеры каждый медленный танец были заняты, а дамы, которые остались без пары, в это время стояли в сторонке. Мне даже в голову не могло прийти, что меня могут пригласить! Ну кто я такая? Тут так много блистательных женщин самого разного вида – разве кто-то из мужчин обратит внимание на мою скромную персону?

Но оказалось, что я ошибалась. Он появился передо мной совершенно неожиданно – так, что я даже вздрогнула.

– Позвольте пригласить вас на танец, прекрасная незнакомка? – произнес он приятным баритоном и галантно подал мне руку…

6 февраля (26 генваря) 1730 года. Ранее утро. Санкт-Питербурх, Семеновская слобода.

Ранним январским утром, когда за окном еще темно и не видать ни зги, кроме болтающихся на ветру масляных фонарей, тишину возле казарм Семеновского полка разорвал отчаянный барабанный бой. Неизвестный барабанщик с такой яростью выбивал «Алярм» (тревогу), что от этого боя только мертвый семеновец не вскочил на ноги и не принялся торопливо одеваться, ибо просто так «тревогу» не бьют. Вскочил со своего ложа и командир полка лейб-гвардии майор Степан Андреевич Шепелев. А барабан надрывался, торопя самых ленивых и недоверчивых. Алярм! Алярм! Алярм! Стряслось что-то такое, отчего им нельзя было досмотреть последних снов, и требовалось ни свет ни заря, кое-как одевшись, хватать фузею и выскакивать с нею на ветер и мороз.

Выбежал на продуваемый всеми ветрами плац и господин лейб-гвардии майор. А там, в перетянутом в поясе полушубке поверх кафтана, рядом с двумя барабанщиками в унисон отбивающими тревогу – известный всему полку красавчик, полюбовник цесаревны Елисавет Петровны, прапорщик Алексей Шубин, который третьего дня взял отпуск для поправки семейных дел. Ясно же, какие у него семейные дела. Миловался, небось, со своей цесаревной в жарком месте на горячей печи, пока боевые товарищи морозили свои кости в караулах да на плац-парадах.

Но не прапорщик Шубин был там главным. Главными были те господа, которые стояли в шаге позади прапорщика. Первым, с тростью наотмашь, стоял сам юный император Петр Второй, за ним плотной группой: матушка-цесаревна Елисавет Петровна, известный всем глава недавно распущенной Тайной канцелярии Андрей Ушаков, бывший генерал-прокурор Павел Ягужинский, бывший московский управитель и сын князя-кесаря Иван Ромодановский, а также все старые соратники и вернейшие слуги предыдущего императора Петра Великого. Присутствовал еще один господин с жестким выражением лица, одетый в иностранный мундир и имеющий внушительный вид бывалого вояки в высоких чинах. То ли енерал, то ли енерал-фельдмаршал.

Господин лейб-гвардии майор даже перекрестился и всплакнул от избытка чувств. Если эти надежные и вполне приличные люди теперь являются приближенными молодого государя, вместо достойных всякого омерзения интриганов (вроде Долгоруковых и Голицыных, думающих только о своей мошне и положении в обществе), то значит, дело теперь пойдет. Тем более что шеф семеновского полка, президент военной коллегии Михайло Голицын был давеча найден в домике цесаревны Елисавет Петровны в преужаснейшем состоянии – с головой, вдребеги разнесенной пулей, выпущенной из пистолета, ствол которого оказался засунут ему в рот. Ужаснейшее деяние и великий смертный грех для христианина – самому покончить счеты с жизнью, и вдвойне ужасное из-за того, что хоронить теперь его можно было только в закрытом гробу и за пределами кладбища, как и положено хоронить самоубийц.

При этом лейб-гвардии майору Шепелеву было совершенно неважно, что пойдет и куда пойдет, главное, чтобы прекратилось это ощущение всеобщего застоя, от которого в последнее время, как удалили Александра Даниловича Меншикова, стало нести зловонным ароматом тухлой гнили. Выдернув из ножен шпагу и вздев ее в салюте в темные метельные небеса, командир Семеновского полка проорал во всю луженую глотку: «Виват императору!» – и торопливо строящиеся семеновцы откликнулись на этот клич дружным кличем, который подхватило мечущееся между казармами эхо: «Виват… ват… ват… ват…»

Молодой император в ответ на это признание в приязни и любви только довольно осклабился. Да, есть еще порох в пороховницах. Но не семеновским полком единым, как говорится, будет держаться теперь его царство. Чуть позади сопровождавших его соратников, освещая себя трепещущими на ветру факелами, стоял плотный строй солдат вполне гренадерской комплекции, в почти таких же мундирах, как и у семеновцев; точно так же ровен был их строй, так же вздеты на плечи фузеи и чуть набекрень посажены треуголки. Но вот один из самых глазастых (и молодых) солдат из задних рядов, углядевший нечто, видное только ему одному, воскликнул тонким юношеским фальцетом: «Братцы! Да это же бабы!» и строй семеновцев загудел, переваривая эту новость.

Лейб-гвардии майор Шепелев обернулся и, перекрикивая барабаны, рявкнул: «А ну, цыц, шельмы!», одновременно погрозив семеновцам покрасневшим от холода кулаком. Кулак у майора был тяжел, и многие солдаты неоднократно испытывали его воспитательное воздействие на своих мордах и ребрах. Как даст больно, так сразу и загнешься!

Впрочем, данная выходка не имела дальнейших последствий, потому что как раз в этот момент юный император сделал шаг вперед и заговорил:

– Господа семеновцы, друзья мои и братцы! Сегодня, в трудный для Отчизны час, когда злобные изменщики из Тайного Совета, обуянные безумием, решили отстранить от власти меня, вашего законного императора, и посадить на мое место вечно голодную курляндскую герцогиню, ограничив ее в правах, чтобы самим, самым противоестественным образом править государством российским, созданным трудами моего деда Петра Великого, попустите вы такое непотребство или встанете как один рядом со мной, чтобы отстоять государство российское от тянущихся к нему жадных рук разных проходимцев?