Александр Михайловский - Творец государей [СИ]

– Солдаты и офицеры семеновского полка, – звонким голосом поддержала императора Елизавета, – не вы ли называли меня матушкой и клялись пойти за мной в огонь и в воду?! Так поддержите же законные притязания нашего юного государя Петра Второго, чтобы правил он государством российским по закону отцов и дедов, а не по новомодным измышлениям разного рода безумцев.

– А как же ты, матушка?! – эмоционально воскликнул одни из солдат. – Неужели ты решила нас покинуть и уйти в монастырь?

– Или выйти замуж за этого лопуха Лешку Шубина, – донесся еще один, на это раз ехидный выкрик, – чтоб у него морда от счастья поперек треснула!

– Моя судьба теперь действительно выйти замуж, – ответила Елисавет Петровна, – но не за прапорщика Шубина, которому суждена другая невеста, а за заморского государя, для того, чтобы стать для его подданных законной королевой! Но государство российское находится в опасности, а посему я прошу вас поддержать законного императора Петра второго и не дать господам из Верховного Тайного Совета одержать над ним торжество, надругавшись над законом отцов. Знайте же – они и меня хотели убить и только чудом чудесным и промыслом господним, при помощи князя Великой Артании, мне удалось спасти от них свою жизнь.

После этого сообщения в рядах семеновцев прошел тяжелый гул; цесаревну в полку любили и считали своей креатурой в случае выдвижения на царство, одновременно сетуя на ее политическую вялость и аморфность. Ну не желала цесаревна становиться российской императрицей – и все тут, отчего с радостью ускакала замуж за сто двадцать пять лет тому назад. А то, что омоложенный Генрих оказался красавчиком и ловеласом, стало всего лишь приятным бонусом к французскому замужеству. Но перед отъездом она была совсем не прочь, во-первых, закрыть свои долги перед Артанским князем, который предоставил ей такую блестящую возможность; а во-вторых, помочь дорогому папеньке одержать первую победу в его второй жизни. А почему бы и нет – назло гадким Голициным и Долгоруковым, которые уже списали ее и приговорили к смерти. Аминь!

– Веди нас, матушка, – пылко воскликнул первый солдат, – и мы порвем штыками любого, кто скажет тебе хотя бы дурное слово. Но только скажи нам, как мы попадем в Москву, ведь Верховный Тайный Совет заседает там, а мы находимся здесь – в Санкт-Питербурхе? Пешего же ходу и летом-то до Москвы три недели, а зимой будет и весь месяц и неделя в хвостиках… Али, матушка-цесаревна, энти самые Верховники сами к нам собрались?

Неожиданно заговорил сам император.

– Пешего хода зимой от Москвы месяц и неделя, это ты правильно сказал. Конным ходом, ежели не менять лошадей на станциях, это расстояние можно покрыть за две недели. Ежели менять лошадей и загонять их насмерть, то за три дня, а вот Великий Артанский князь Сергей Сергеевич сможет провести вас туда за один всего лишь шаг…

– Енто как, государь? – озадаченно спросил все тот же голос. – Как в сказке – кажному семеновцу по паре сапог-скороходов?

В ответ Артанский князь мрачно усмехнулся и, глядя прямо в глаза строю семеновцев, вытянул из ножен свой меч бога справедливой оборонительной войны, который тут же залил все вокруг своим белым светом.

– Ой! – заголосило несколько глоток в строю семеновцев, – Господи, царица небесная, спаси нас и помилуй, грешных, за грехи наши великие и ужасные…

– Цыц, курвы! – забывшись, голосом Петра Великого рявкнул юный император, – Артанский князь не убивать вас, глупых, собрался, а всего лишь сделать вам ход на Москву. Продолжайте, Сергей Сергеевич…

После этих слов Артанский князь сделал шаг в сторону и, отвернувшись от строя семеновцев, описал мечом почти полный огненный круг. Раз – а в этом кругу уже какая-то московская улица и на фоне занимающегося рассвета знаменитые кремлевские башни, которые ни с чем не перепутаешь.

– Все, господа, готово, – сказал Артанский князь. – А теперь поротно, колонной по четыре под барабанный бой, шагом марш!

6 февраля (26 генваря) 1730 года. Полчаса спустя. Москва, Тверская улица, Воскресенский мост.

Зимой рассвет наступает поздно, но розвальни с товаром еще затемно тянутся к местам торжища, расположенного по обоим берегам реки Неглинной. Говяжьи, бараньи и свиные туши, битая птица всех видов, мороженая рыба, яйца, мед, мука, моченые яблоки и квашеная капуста, а также прочий продукт для прокормления ненасытных барских и купеческих желудков. Уныло скрипит под полозьями снег, обозные мужики, поглубже натянув на уши шапки, угрюмо топают по утоптанному снегу рядом с санями. Вылетают клубы пара из конских и человеческих ртов. Им надо успеть доставить товар к тому моменту, когда по торжищу начнут ходить дебелые кухарки, выбирая продукты для приготовления бараньего бока с гречневой кашей или жирных пирогов с соминой. Не все обозы из ближних подмосковных деревень. Вот идут записанные за монастырем мужики-архангелородцы, а на санях у них мороженая беломорская рыба навага, а также короба с брусникой, клюквой да морошкой. Кто чем богат, тот с тем и явился в стольный город, которым после смерти Петра Великого снова стала древняя патриархальная боярская да купеческая Москва.

И вдруг посреди всего этого унылого торгово-чревоугодного благолепия – барабанный бой, срывающий с крыш и деревьев стаи ворон, слитные звуки поступи идущего в ногу гвардейского полка, скрип снега, уминаемого тысячами солдатских сапог. Мужики подают свои сани к обочине и, крестясь, оборачиваются назад. А там, под распущенными знаменами, под барабанный бой сомкнутыми рядами шагает Семеновский гвардейский полк. Сытые лица солдат сосредоточенны и угрюмы, фузеи ладно лежат на крепких плечах, офицеры зыркают по сторонам глазами, положив ладони на эфесы шпаг.

А впереди колонны – спаси и сохрани нас Пресвятая Богородица! – шагает худенький мальчишка в офицерском семеновском мундире, и рука его решительно сжимает эфес обнаженной шпаги. Посмотришь одним глазом – вроде бы вполне себе безвредный император Петр Второй; а посмотришь другим глазом – и видишь, что Петр-то он Петр, да только не Второй, а Первый, тот самый, который Великий. Повадки-то никуда не денешь, как и ту решительность, с которой молодой человек вышагивает впереди полка. И обнаженная шпага в руке, и сардоническое выражение лица и злая поступь (совсем не свойственные прежнему Петру Второму – юноше робкому и даже трусоватому, и оттого постоянного прячущемуся за спину друга Ивана), наводили на мысль, что этот человек совсем не тот, за кого он сейчас себя выдает.

Вот и встают над Москвой кровавые признаки утра стрелецкой казни, а мужики, узревшие это явление воскрешенного «чертушки» народу, сдергивая с голов шапки, с размаха падают коленями в снег, при этом не переставая креститься и бормотать молитвы. Но юноша, шагающий впереди полка, не обращает никакого внимания на эти знаки почтения, перемешанного с мистическим ужасом. Сейчас ему не до этих мужиков, их перепуганных лиц и возносимых к небу молитв, которых все равно никто не слышит, потому что Небесный Отец – он же Творец, он же Создатель, для мусульман он же Аллах, для христиан он же главное лицо Пресвятой Троицы – уже принял решение и сделал ставку. Рядом со старым-новым царем так же решительно шагает человек, тоже достаточно известный в местной Москве. Слухи о визите заморского Артанского князя к Долгоруковым, с последующим побиением ногами до полусмерти многочисленной дворни, разошлись по столице очень широко.