Александр Михайловский - Творец государей [СИ]

Я могла бы устроить свою жизнь. Но это было бы обманом. Обманом себя и того человека, который будет рядом. Ведь душой я все еще с НИМ… Эта любовь будет со мной навеки. Жаркая, страстная, с горьким привкусом полыни и запретного счастья… Мечты, которые так и не сбылись, всегда будут тревожить меня грезами о прошлом…

Неделю назад мне приснился весьма странный сон, который все никак не идет у меня из головы. Мне снился ОН. Будто я бегу навстречу друг другу по узкой и безлюдной улице. Я вижу издалека, как он шагает мне навстречу – ах, ведь его невозможно не узнать в этом его любимом зеленом мундире офицера-преображенца. Широкий решительный шаг, шляпа-треуголка, трость на отлете и торчащие в стороны, как у возбужденного кота, усы. И сердце пташкой трепещет в моей груди, дыхание сбивается, и бьется мысль в голове: «Быстрее! Быстрее!», словно если я промедлю, он исчезнет и наша встреча не состоится… Но он не исчезает – он все ближе и ближе; за его спиной закат, и тень от его высокой фигуры уже укрыла меня… И вот мы сблизились, и между нами осталось всего несколько шагов… Теперь, стараясь сполна насладиться тем мигом, что отделяет нас от прикосновения, мы идем медленно… Я вижу его счастливое лицо, сияющие глаза… Он какой-то другой, и я не сразу понимаю, в чем дело.

Внезапно с изумлением осознаю, что он… молод. Он не такой, каким я знала его. Святые угодники! Его лицо – лицо юноши… Таким он был, вероятно, в отрочестве, когда меня еще не было на свете. Я застываю на месте, и он тоже. Между нами – полшага. Жадно его разглядываю, и, наверное, замешательство ясно написано на моем лице вместе с удивлением и восторгом. Его губы неслышно шепчут, и я читаю: «Это я…» «Я знаю, что это ты…» – шепчу в ответ. Он другой. И лишь глаза его – пронзительные, горящие, умные – остались прежними. У юношей не бывает такого взгляда – тяжелого от груза прожитых лет и в то же время мудрого и все понимающего…

Я медленно поднимаю руку, чтобы прикоснуться к нему… Вот сейчас я смогу ощутить тепло его тела… Но что это?! Моя рука натыкается на невидимую преграду. Я отдергиваю руку и снова делаю попытку – но невидимая стена не дает мне к нему прикоснуться! И мрак отчаяния, словно темный ил, поднимается во мне, и хочется кричать, плакать, разбить эту стену… Он тоже пытается прикоснуться ко мне – но этому опять мешает проклятая преграда! Я кричу. Бью по этой невидимой стене… Пытаюсь разбить ее кулаками, плечами. И когда я устаю от этих бесплодных усилий и поднимаю на него полные слез глаза, то вижу, что он смотрит на меня с грустной улыбкой и качает головой. Его губы что-то произносят, но я не слышу ни слова. И тогда он поднимает руку в благословляющем жесте… Наверное, он произносит молитву. А потом… он разворачивается. «Нет! Нет! Не уходи!» – кричу я и снова бросаюсь на стену, но он меня как будто не слышит. Он медленно удаляется; вскоре его фигуру окутывает бледный туман, и он исчезает в этом тумане… Я беспомощно сползаю вниз, и замираю там, на земле, охватив колени руками. Затем я зачем-то вновь пытаюсь пощупать невидимую стену. Но ее уже нет! Я вскакиваю на ноги. Прислушиваюсь. В вечернем сумраке тихо, но вполне отчетливо звучат удаляющиеся шаги. ЕГО шаги… И у меня возникает побуждение броситься, догнать… Но я этого не делаю. Все мое существо охватывает невесть откуда взявшееся убеждение, что этого делать не стоит. И я постепенно успокаиваюсь. Тихая, убаюкивающая музыка звучит где-то в моем сознании, пока шаги окончательно не затихают…

И потом я проснулась.

Долго, лежа в постели, я пыталась понять, что же означает этот удивительный сон. И странные мысли лезли мне в голову… Мой взбудораженный сонный разум выдавал совсем уж нелепые мысли. ОН и раньше, бывало, снился мне, но те сны выдавали лишь мою тоску, мои воспоминания и сожаления. Но на этот раз все было по-другому. Сон этот, несомненно, что-то означал…

Мне припомнилось, как я страдала первые два года после ЕГО внезапной смерти. Ведь я была бесконечно счастлива, что он вернулся ко мне. Ситуация складывалась так, что после того, как блудливая кошка Екатерина загуляла с красавчиком Вилли Монсом, я вполне могла стать его женой. Для этого мне всего лишь нужно было родить сына, нашего с ним сына, плод нашей любви, ведь ОН у меня был не только первым, но и моим единственным мужчиной. Я думала, что это будет справедливым возмещением всех моих страданий, но смерть, безвременная смерть – сначала нашего прежде срока родившегося мальчика, а потом и ЕГО, все переиграла… Я была совершенно потеряна, сама себе я напоминала разбитый на мелкие кусочки сосуд, который уже не склеить…

Тогда первый раз мне в голову пришла мысль уйти в монастырь (после она посещала меня еще не раз). Хотелось понять Божью Волю, чтобы смириться с ней… Я терзалась тогда, не могла есть, и брат мой все вздыхал и приглашал докторов, которые, конечно, знали причину моей меланхолии, но не говорили об этом вслух. Они прописывали порошки, которые я не пила. И спасала меня тогда только поэзия… Как много трагических любовных поэм на французском, итальянском и греческом языках перечитала я заново в тот период, как много открылось мне! Сопереживая героям, я находила в себе сходство с ними… Таким образом мне удалось справиться со своей болью. Никого я не принимала в то время, ни с кем не общалась. Мои переживания были для меня чем-то священным, возвышенным, куда не следовало пускать посторонних.

Единственным человеком, который меня понимал, и которому я могла довериться, была ЕГО внучка, великая княжна Наталья Алексеевна. Она сама, еще совсем юная девочка, всячески утешала меня и была опорой в тяжелые времена. Некрасивая лицом, она была чрезвычайно хороша своей прекрасной душой, являясь средоточием ума, доброты и милосердия. Но чуть больше года назад, в возрасте четырнадцати с небольшим лет, великая княжна Наталья Алексеевна после тяжелой и продолжительной болезни преставилась от чахотки. Тогда плакали все* – от ее царственного младшего брата, молодого императора, до последнего обозного мужика, привозившего на Москву мороженую рыбу.

Историческая справка:* Испанский посол при российском дворе герцог Лирийский рассказывает о ней в своих записках:

Великая княжна Наталия, сестра Петра II, была украшена всеми возможными добрыми свойствами. Она не только не была красавицею, а напротив, дурна лицом, хотя и хорошо сложена; но добродетель заменяла в ней красоту: она была любезна, великодушна, внимательна, исполнена грации и кротости, так что всех привлекала к себе. Она совершенно говорила на французском и немецком языках, любила чтение и покровительствовала чужестранцам. Все это заставляло воссылать теплые к небу молитвы о ее долгоденствии, но Всевышнему угодно было отозвать ее к себе, после долговременной болезни, 4 декабря 1728 <���года>, на 15 <-м> году ее жизни. Смерть ее оплакали и русские, и чужеземцы, знатные и бедные.