Константин Калбазов - Полководец [litres]

Оба пистоля в руках с уже насыпанным на полки порохом. Их за кушак. Туда же здоровый тесак. Сабелькой как-то не обзавелся, а вот этим ухорезом очень даже споро получается. Подхватил мушкет, сыпанул на полку порох, кресало на место, курок взвести.

За дверью послышались шаги, и Кучеренко, вскинув приклад к плечу, взял вход в комнату на прицел. Кого бы там ни принесло, он готов был драться до последней возможности. Правда, при этом недоумевал, как такое могло случиться. Откуда в Пскове такая наглая разбойничья ватага, что позволяет себе нападать на купеческую усадьбу?

Карпова и его паука все поминают недобрым словом, но признают, что в городе стало куда тише. Да и по округе разбойнички не шалят. Ни свои, ни пришлые. Кто поглупей и решился выйти на большую дорогу, тех повывели. Кто поумней, подался прочь с псковских земель.

– Анатолий Федорович, ты никак решил тут пальбу устроить? Так повремени малость, – послышался из-за двери знакомый голос.

– Кузьма Платонович?

– Я и есть, – подтвердил Овечкин. – Как видишь, не тати к тебе припожаловали. Как противиться не станешь, большего урона, чем уже причинили, тебе не доставим.

– А за каким лядом вы здесь?

– Не юли, Анатолий Федорович. Нешто ты думаешь, я вот так без царя в голове хаживаю в гости посреди ночи? Раз уж пожаловал, то и игре твоей конец.

– В толк не возьму, о чем ты говоришь.

– А ты оружие в сторонку отложи да присядь за стол. А там и поговорим. Глядишь, до чего и договоримся к общей выгоде. Ну, послужил одним, теперь другим послужишь. Дело-то житейское.

– О чем это ты?

– Вот же надоел. Коли опасаться нечего, так и вовсе не переживай. Нешто припомнишь, чтобы боярин кому вред попусту причинил? И не забудь, жена твоя и сын единственный у нас в руках, и случись что, так мы сомневаться не станем.

– Заходи, – спуская курок и отводя ствол мушкета, потерянно произнес купец.

Вот только в комнату вошел вовсе не Кузьма, а ворвались два добрых молодца крепкого сложения и невероятно проворные. Не успел Кучеренко и глазом моргнуть, как уже был скручен и лишен всего оружия. А там, со связанными за спиной руками, усажен за стол.

– Ну, здравствуй поближе, Анатолий Федорович, – присаживаясь напротив, поздоровался Кузьма.

– Не стану я тебе желать здравия. Почто в дом ко мне как тать ворвался?

– А как же к тебе еще-то хаживать в гости, коли ты козни устраиваешь и через них дюжину ближайших дружинников боярина Карпова побили?

– О чем ты толкуешь? – искренне удивился купец.

– А ты не ведаешь? – съязвил Кузьма.

– Да богом клянусь, в толк не возьму, о чем речь.

– Ишь ты. Поди, и крестным знамением себя обмахнул бы, кабы руки не были связаны?

– Уж не сомневайся.

– А как крестился бы, а, Анатолий Федорович? По православному обычаю иль по латинянскому.

– Ты это о чем тут толкуешь?! – возмутился купец.

– Ну так ты же в годы младые в Вильненском коллегиуме учился. А там, вестимо, нашего брата сманивают в латинскую веру. И те, кто духом слаб, поддаются уговорам да посулам.

– В коллегиуме учился. В латинянскую веру склоняли. Пороли чуть не каждую неделю. Да только я как был, так и остался православным. Оттого по сей день у меня на спине зарубки от той науки.

– Складно, Анатолий Федорович. Очень складно. Да только ты лучше не упорствуй. Глядишь, договоримся еще. А не договоримся – ты что же думаешь, сам через дыбу на плаху пойдешь? И семью твою туда же препроводим.

Нет, не наглое поведение подручных боярина убедило Кучеренко в том, что все происходящее более чем серьезно. И не слова Кузьмы. А то, как он это сказал. Равнодушно. Так, словно говорит уже и не с человеком. Вот именно в этот момент купец и испугался по-настоящему. Но, надо отдать ему должное, не за себя.

– Кузьма Платонович, тащи меня на дыбу! Веди вместе со мной моего приказчика, от коего у меня тайн никогда не было. Но только, заклинаю, семьи наши не тронь. Не ведаю, о чем ты тут толкуешь! И о том, что на боярина покушались, от тебя услышал. И доказать я могу лишь то, что как был, так и есть православный. Глянь нательный крест и убедись сам.

Кузьма не стал тушеваться и, протянув руку, выпростал из-под рубахи серебряный православный крестик. Оно, может, и не врал. Да вот иезуиты эти ничем не гнушаются. Ради достижения своей цели могут и православными священниками прикинуться. Им подобное их Папа позволяет. Так что данное обстоятельство не породило у Овечкина даже тени сомнения. В этом деле он куда больше верил самому себе.

Эт-то еще что такое?

Кузьма взглянул на одного из двух бойцов, находившихся в комнате. Звук такой, словно уронили что-то. Что-то очень похожее на человеческое тело.

– Кому-то неймется. Я гляну, – не выказывая волнения, сказал мужчина в черном одеянии, с повязанным на лицо черным же платком.

Вышел за дверь. Послышались шаги по коридору. Вот они уже на ступенях. Скрип доски. Вроде ничего особенного. Поэтому Кузьма решил вернуться к разговору с ничего не понимающим купцом. Нужно же его вразумить и наставить на путь истинный. И лучше бы без следов насилия. Чтобы ни у кого и тени подозрения не мелькнуло.

Не прошло и минуты, как вновь послышались шаги вышедшего подручного. А точнее, все же десятника. Не иначе как навел порядок среди своих подчиненных и направляется с докладом к начальству.

Все изменилось буквально в доли секунды. Стоявший у купца за спиной боец вдруг заскреб торчащий из его груди нож и с болезненным вздохом рухнул на пол. Кузьма хотел было подскочить, но тут же осел, лишившись сознания. Прилетевший в лоб мешочек, наполненный песком, никому здоровья не добавляет.

Купец собрался закричать, но ворвавшийся в комнату неизвестный уже сжал его горло, лишая возможности поднять шум. Злоумышленник давил, пока его связанная жертва не перестала биться в судорогах.

Затем в комнате появился еще один мужчина. Одет неброско, в обычный серый кафтан. Но при этом держался с таким достоинством, что никаких сомнений – он привык отдавать приказы, которые непременно исполняют.

Пройдя к столу, он опустился на стул, где еще недавно сидел купец. Глянул на сопровождавших его подручных и жестом велел привести Кузьму в себя. Того водворили на стул, похлестали по щекам и, когда тот очнулся, быстро скрутили руки веревкой, вырвав из него болезненный стон.

– Ну здравствуй, Кузьма Платонович, – злорадно улыбнулся мужчина.

– Боярин? Вот оно, значит, как. Выходит, Кучеренко…

– Нужно же было тебя как-то выманить, чтобы наконец подобраться на вытянутую руку. А повинного в покушении на твоего Карпова ты пошел бы брать лично в любом случае. Людишки твои должны были бы распределиться по всему дому. И коли знать, где ты появишься… Малость терпения, и вот ты передо мной.