Дмитрий Старицкий - Еврейское счастье военлета Фрейдсона

Прежде чем начать разграблять это великолепие, отпустили нас на четверть часа в туалет, где все кололи дырки в гимнастерках-кителях и привинчивали новые награды. Хитромудрый Абрам Семёныч мне заранее такие дырки провертел и аккуратно обметал их нитками, чтобы не обмахрились. Так что я управился быстро. И выглядел очень аккуратно и красиво. Сам себе в зеркале понравился. Все же в центральном ателье мастера. Мастера!

Сошлись в банкетном зале. Гул легкий. У меня голова кругом. Вожди тосты говорят. Награжденные герои спиртное фужерами хлебают.

Я откуда-то знал, что с шампанским лучше ничего не мешать и пил только ''самтрестовский'' коньяк, на голубой этикетке которого было указано ''ОС'' — особо старый. Хороший коньяк. Век бы такой пил, но, наверное, не по карману будет.

Со мной за столиком оказались сержанты-десантники и авиационный подполковник, который также налегал на коньяк. А сержанты, выдоив на двоих бутылку шампанского ''Абрау-Дюрсо'', активно налегли на ''Московскую особую'', полируя ее между делом красненьким ''Кинзмараули'' и довольно быстро окосели.

Подошедший к нам невысокий армейский комиссар 1 ранга, сделал неприметный жест и десантников осторожно, нежно и аккуратно охранники вывели из зала — протрезвлять. А комиссар занял за столом их место.

— Товарищ Гетман, налейте и мне коньяку вас поздравить с заслуженной наградой, — вклинился комиссар к нам в компанию.

— Не вопрос, товарищ Мехлис, — подполковник наливает комиссару свободную стопку.

— А вы, как я понимаю, товарищ Фрейдсон будете? Мастер беспарашютного спорта, — поворачивается Мехлис ко мне.

Я киваю, соглашаясь.

— Он самый. Ариэль Львович.

— А я — Лев Захарович. Будем знакомы, — комиссар чокается с нами и вкусно пьёт коньяк.

Закусывает ломтиком лимона, присыпанным тертым кофе и сахарной пудрой. Вкусно закусывает. Я тоже так хочу.

Пробую — очень вкусно. Мне теперь, думаю, все закуски к выпивке потребуется изначально изучать.

— Ариэль Львович, мне про вас комиссар Смирнов рассказывал, как только я в Москву с фронта прилетел. Вы найдите время завтра заскочить ко мне в Политуправление, а то мне скоро снова на фронт — Ставка посылает.

— Куда на этот раз, Лев Захарович? — Интересуется подполковник Гетман.

— На юг. В Крым. Ты представляешь, что там удумали: войска в Крыму, а штаб фронта в Тбилиси. Мало нам там Кулика было. Так теперь еще Козлов из-за моря руководит, словно первый лорд адмиралтейства.

Вокруг стало шумно. Смотрю, по рядам идут Сталин с Калининым в окружении свиты. К каждому столику подходят, чокаются с награжденными своими фужерами с вином, но не пьют, а слегка так пригубляют. Но с каждым.

Когда дошло до меня, Сталин, со звоном стукнув ободком своего фужера о мою стопку, спросил.

— Товарищ Фрейдсон, мне сказали, что ви вернулись с того света дважды. Это так?

— Так точно, товарищ Сталин, — отрапортовал я. — Первый раз, когда сгорел мой парашют, я умудрился попасть на заснеженный склон глубокого оврага и не разбиться об землю, а только получить контузию и сломать ногу. А второй раз очнуться от клинической смерти в новогоднюю ночь.

— Долго жить будете. Примета такая, — улыбнулся вождь. — Просьбы, пожелания есть?

Набрался наглости и брякнул.

— Товарищ Сталин, пока я защищал московское небо, враг разбомбил мою квартиру на улице Радио. Так что, какие могут быть личные просьбы, если я свой дом защитить не смог.

Сталин повернулся к советскому президенту и полушутливо сказал.

— Товарищ Калинин, что ж так плохо живут наши соколы. Непорядок. Я прошу изыскать возможности и найти новую квартиру товарищу Фрейдсону.

И, повернувшись ко мне, снова спросил.

— Так будет хорошо? Еще какие пожелания?

— Только одно, товарищ Сталин, бить врага по настоящему, по большевистски.

— Вот это по-нашему, — улыбнулся Сталин. — Вот за это надо выпить.

И снова со всеми нами за столиком чокнулся фужером. Опустил в него губу. И не прощаясь, пошел к другим столам.

И я вдруг понял, за что все так любят Сталина. За его не показное, а искренне участие в человеческих судьбах. За то, что люди ему интересны.

Мехлис оставил мне на страничке, вырванной из блокнота пятизначный номер телефона.

— Завтра позвоните. За вами вышлют машину, — и, протянув нам с подполковником руку для пожатия, ушел догонять свиту Сталина.

— Кто ты такой, капитан? — спросил меня Гетман, разливая остатки коньяка.

— Лётчик.

— Вижу, что не сапёр. Давай со знакомством. — Поднял он стопку. — Я командир штурмового авиаполка. Летаю на Ил-2. А ты?

— Ночной истребитель ПВО. Адъютант эскадрильи. Летал на МиГ-3.

— А что за беспарашютный спорт, о котором тут говорили?

Мы выпили. И я рассказал свою историю с тараном, как мне ее самому рассказали.

— Везучий ты, чертяка, — восхитился подполковник.

У него на груди кроме сегодняшних наград был такой же как и у меня орден ''Знак почёта'' и два ордена Красного знамени.

— Насколько везучий — покажет врачебная комиссия, — засомневался я. — Все говорят, что летать мне больше не дадут.

— С комиссией не поспоришь. Иди тогда ко мне начштабом в полк. Будешь руководить полётами с земли. Сейчас такая аппаратура поступает — блеск. И машины новые радиофицируют. Хотя лучше бы стрелка заднего впихнули с ''березиным'' [35] БЕРЕЗИН — сленговое обозначение 12,7-мм пулеметов УБС и УБТ конструкции Березина. .

— Так у вас же ''илы'' бронированные, — удивляюсь.

— Ил бронированный, а хвост у него деревянный. Вот эти стервятники и повадились нам хвосты отстреливать. Пушка у ''худого'' [36] ХУДОЙ — сленговая название немецкого истребителя Мессершмит-109. двадцать миллиметров. От хвоста только щепки летят. Одноместным наш штурмовик делали в расчете на истребительное прикрытие. А оно… не всегда бывает, в общем. Ты как насчёт того, чтобы еще на грудь принять? — покачал он пустую бутылку. — Меня в ''Москве'' поселили, там ресторан допоздна работает.

Не успел я согласиться, как подошел к нам молодой человек в отглаженном до хруста синем костюме.

— Кто из вас будет товарищ Фрейдсон?

— Я. — Откликаюсь.

— Вас просит подойти товарищ Горкин. С документами.

— Не судьба нам догнаться, — поворачиваюсь я к подполковнику. — Номер полевой почты оставь, а то я пока временно в Лефортовом госпитале прописан. И то уже ненадолго.

Одного жаль — еще много закусок на столе оставалось нетронутых нами. Вкусных. В госпитале так не кормят.

Вот что значит просьба Сталина? Пусть и выраженная шутливо. Не знаю, сколько бы меня Моссовет с новой комнатой мурыжил, а секретарь Президиума Верховного Совета СССР меня уже встречал с готовым ордером на однокомнатную квартиру в доме коридорного типа жилой площадью 37 квадратных метров, в который только и оставалось, что вписать мою фамилию.