Дмитрий Старицкий - Еврейское счастье военлета Фрейдсона

— Что ты там так долго? — спросил я с укором.

— А… — Махнула девушка рукой. — Пока все перестираешь.

Обратила внимание на стол. Сделал круглые глаза. Даже рот приоткрыла от удивления.

— Это все для меня?

Я гордо кивнул.

— Арик, я бы тебе и так дала, — сказала с придыханием и широко улыбнулась, до ямочек на щеках.

Утром я проснулся один. Правда, довольно поздно. В половине десятого.

И вот теперь бежит Ленка Костикова по госпитальному коридору и только подмаргивает на бегу, будто не шептала мне ночью: ''Арик, а ты оказывается сладенький''.

Ладно, проясним мы эту сову. Потом.

Вваливаюсь к комиссару госпиталя как есть в новой шинели и каракулевой шапке. Как же не похвастаться?

Козыряю.

— Товарищ полковой комиссар, Герой Советского Союза капитан Фрейдсон. Представляюсь по случаю вручения мне ордена Ленина и медали Золотая Звезда.

Смирнов встает крепко жмет мне руку с дежурными поздравлениями.

— Раздевайся, показывай награду. Чай будешь?

— Обязательно, — отвечаю, одновременно расстегивая портупею.

С непривычки кобура с пистолетом сползает с ремня и бухается на пол с тяжелым стуком.

— Это что у тебя тут?

— Пистолет наградной.

— От кого?

— От Мехлиса.

— Ну-ка, ну-ка… Садись, рассказывай.

Замполитрука без напоминаний принес чайные приборы в расчете на нас с комиссаром, на себя и Когана, за которым, как сказал, уже послали.

Разоблачился. Водрузил обратно портупею на гимнастёрку. И сел на предложенное место.

Комиссар из сейфа вынул редкую по нынешним временам бутылку водки ''Столичная'', разлил по четырем стаканам. Сказал, глядя прямо мне в глаза.

— Снимай орден.

— Зачем?

— Обмывать будем. Как Коган придет, так и начнём.

Свинтил я орден Ленина и булькнул в подставленный стакан.

— И звезду туда же, — подсказал появившийся Коган, запирая за собой дверь.

Пришлось свинчивать и звезду. Винчу и приговариваю:

— Так ленточка же на колодке намокнет.

— Как намокнет, так и высохнет, — поучает меня комиссар. — Ничего ей с водки не станет. Тем более с такой хорошей. Спирт для ''Столичной'' из зерна гонят, потому сейчас ее мало выпускают. А вот ''Московскую'' из гнилой картошки, потому ее и много. Хотя и цена коммерческая такая, что каждый день не набегаешься. На фронте сто грамм и только в день боя. У вас вот летунов еще столько же за каждый сбитый самолет положено. Так что свою положенную порцайку за таран с полка стребуй.

Черный хлеб и сало, порезанные замполитруком, уже заняли свои места на столе. И еще блюдце Коган подставил с солеными огурцами, крепкими и хрустящими. Головка чеснока. Вот и вся закусь.

— Закусывать, товарищ капитан, не забывайте. Остатки довоенной роскоши, — хвалится замполитрука.

— Ну, за то, чтобы не последняя у тебя звезда была, — поднимает Коган стакан единственной рукой.

Пью, не отрываясь до тех пор, пока по губам больно не ударяет Ленин. Тот вроде как против бражничества коммунистов был. Как вычитал я из старых газет, водку снова стал продавать его сменщик на посту Предсовнаркома — Рыков. Вынимаю губами орден. Потом допиваю водку из стакана и также губами вынимаю Золотую звезду.

Занюхал рукавом.

— Сразу видно — герой, — ухмыляется комиссар. — Мануфактуркой закусывает.

Привинчиваю награды снова на их законные места. И только потом хрумкаю огурчиком попеременно с салом.

Хороша водка. Пьешь ее — не чувствуешь ничего, а упала в желудок — так жаром разорвалась.

— Теперь ''Красную звезду'' снимай, мы ее тоже не обмывали, — улыбается Коган во весь зубастый рот.

Лезу сам в командирскую сумку за бутылкой без этикетки, горлышко залито красным сургучом. Купил по дороге в коммерческом магазине на Разгуляе. Самая дешевая была в магазине эта бутылка, но все равно жутко дорого. Там я еще пачку чая приобрел грузинского, для дома.

Поставил ее на стол и стал отвинчивать орден.

Смирнов, предварительно отбив ножом сургуч, снова разлил. Наверное, как старший в нашей компании. Разливал и приговаривал.

— Все как положено, сначала водку двойной очистки пьём, а потом ''сучок''.

Процедура повторилась, только на этот раз получил я по губе острым лучом ордена. Чуть ли не до крови.

Все правильно: не свои ордена обмываю, вот и получаю ими по морде.

И такой голод вдруг прорезался, что я в одно рыло почти все бутерброды умял.

— Ничего, — махнул рукой замполитрука. — Я еще подрежу. На здоровье.

— Теперь хвались пистолетом и рассказывай, как прошла твоя встреча с Мехлисом, — настаивал Смирнов.

Как прошла… Обыденно.

Позвонил.

Договорились о времени визита.

Не обманул. Выслал за мной аж целый лимузин ЗиС-101.

Мехлис принял меня в своем кабинете в большом 8-этажном здании с башней в Антипьевым переулке за Арбатом.

От Бюро пропусков проводили меня по лестнице в большую приемную и там усадили на стул — ждать. Шинель и шапку на вешалку пристроил. Вот что неудобно в военной форме — так это постоянно перекидывание портупеи с верхней одежды на гимнастёрку и обратно.

В скором времени вышли из кабинета главного политрука человек пятнадцать политработников в высоких чинах (никого ниже одного ромба) и адъютант пригласил меня заходить.

Кабинет Мехлиса был просторным, но скромным. Мебель вся простая и функциональная. Единственная роскошь — большая картина кисти хорошего художника в простенке между окон. Сталин и Ворошилов гуляют по набережной Москвы-реки. И то рама не музейной золоченой лепнины, а просто полированного дерева.

Хозяин кабинета радушно встретил меня у длинного стола заседаний, крепко пожал руку, усадил за тот же стол через угол.

— Рассказывайте, Ариэль Львович, — ошарашил меня первым вопросом армейский комиссар 1-го ранга.

— Что рассказывать? — решил я уточнить.

— А все рассказывайте. В подробностях. Вкратце мне уже доложили.

Что мне особо рассказывать? Всего полмесяца прошло, как я воскрес.

Рассказываю, а сам комиссара разглядываю. Вчера в Кремле Лев Захарович был несколько лохмат, а сегодня у него свежая стрижка хоть и короткая, но не скрывает природной курчавости. В зачесанном назад жгучем черном волосе седина пробивается робко. Лоб высокий. Выбрит тщательно. Глаза чуть навыкате, взгляд карих глаз внимательный. Губы плотно сжаты. Уши слегка оттопырены. Руки спокойно лежат на столе. Видны красные звезды на рукавах, с вышитыми на них золотой мишурой серпом и молотом. Гимнастерка шевиотовая, не очень хорошо сшитая (теперь я в этом разбираюсь), петлицы малиновые с черным кантом. На петлицах по четыре ромба с золотой вышитой звездочкой. На груди два ордена Ленина, орден Красного знамени, орден Красной звезды и медаль ''ХХ лет РККА''. Еще красный флажок депутата Верховного Совета СССР на клапане левого кармана гимнастёрки.