Дмитрий Старицкий - Еврейское счастье военлета Фрейдсона

Дом в самом центре Москвы в переулках параллельно улице Горького. Совсем рядом с памятником Пушкину, как сказали. Даже от Кремля пешком максимум двадцать минут мимо Центрального телеграфа.

Мое еврейское счастье оказалось в предусмотрительности. В том, что бумаги из бывшего моего дома я хранил на себе, в кармане гимнастерки. Их у меня забрали в обмен на готовый ордер из КЭЧ [37] КЭЧ — квартирно-эксплутационная часть. Верховного Совета СССР. Ордер от сегодняшнего числа. Хочешь сразу заселяйся.

Несмотря на то, что рядом, дали машину и сопровождающего. Предварительно еще и позвонили коменданту дома. Предупредили, что я скоро приеду.

Да-а-а-а… сервис на грани фантастики.

Прощай Кремль с разрисованными на площадях крышами домов. С рубиновыми звездами забитыми досками и обтянутыми мешковиной на башнях разрисованных разными оттенками серого колера как военные корабли. С фанерными домами, присевшими на крепостные стены. С зенитками на каждом шагу. Большими зенитками. И обслуга у них из крепких мужиков. Прощай мавзолей Ленина, превращенный в черт его знает что, но на себя не похожий, ни разу. И Красная площадь также вся разрисованная ''заснеженными'' крышами.

Белая ''эмка'' вынесла меня из Спасской башни и через Красную площадь повезла вверх по улице Горького.

— В Гнездниковский переулок, — уточнил маршрут водителю мой сопровождающий, выделенный из секретариата Калинина.

— Какой нумер? — уточнил адрес шофёр.

— К ''Тучерезу''.

— Понятно, — водитель слегка прибавил газу. — Десятый нумер.

- ''Тучерез'', - покатал я незнакомое слово на языке. — Очень высокий дом?

— Десять этажей, — ответил вместо сопровождающего водитель. — На крыше целая зенитная батарея стоит.

— Так что можете, товарищ Фрейдсон, не беспокоиться, этот дом не разбомбят, — ухмыляется мой сопровождающий.

Водитель развернул автомобиль на Пушкинской площади, немного проехал по Горького обратно в сторону Кремля и свернул в переулки.

''Тучерез'' по сравнению с окружающими строениями действительно казался небоскребом.

— Вас отсюда куда-нибудь завозить надо? — спросил чиновник, когда машина остановилась у подъезда.

— Да. В госпиталь, — отвечаю. — Там вещи мои остались.

— Тогда я товарища Пригожина отвезу по месту службы и вернусь за вами сюда, — сказал водитель.

Комендантом дома оказалась холёная дама лет тридцати пяти, которой меня быстро сдали с рук на руки. Товарищ Коростылёва, как представилась.

— Этот доходный дом построил известный архитектор Нирнзее еще до империалистической войны, — читала мне экскурсионную лекцию комендантша, поднимаясь со мной пешком на третий этаж. — И его сразу прозвали ''Дом холостяков''. Все квартиры тут небольшие, однокомнатные. Максимальной площадью пятьдесят метров. Чем выше этаж, тем больше метраж. В подвале у нас есть столовая, прачечная и театр ''Ромэн''.

— Цыганский что ли? — спросил я.

— Он самый, — поджала губы дама. Чувствовалось, что цыган она не любит. — Вот ваши хоромы.

Дверь в мою квартиру была одна из многих в длиннющем широком коридоре. Во весь дом. Так что можно было войти в один подъезд, а выйти из другого. Дневной свет шел через окна с торцов.

Комендантша большим ключом открыла массивную дубовую дверь и жестом предложила мне войти в довольно просторную квадратную прихожую. Удивила дверь своей толщиной — дециметра полтора.

— Налево будет санузел: ванна, раковина, унитаз и газовая колонка. Так, что от стороннего бойлера в горячем водоснабжении мы не зависим, — сказала, включая электрический свет.

Ванная комната впечатляла. Где-то три на два с половиной метра. С потолком уходящим ввысь. Стены крашены блёклой масляной краской. В саму ванну на фигурных львиных лапах вытянувшись уляжется и двухметровый гигант.

— Потолок четыре метра будет? — спросил я.

— На этом этаже три семьдесят.

От прихожей в саму комнату вел короткий коридор. А сама комната была огромная, светлая — панорамное окно во всю стену, по военной моде перечёркнутое белыми полосами бумаги. И абсолютно пустая. Разве что красивая бронзовая люстра висела на длинной цепи. В сторону входа находился альков, оформленный как бы аркой. И по всей окружности комната была обита темными дубовыми панелями по плечо взрослого человека. Забавно, что на окнах шторы не сохранились, а в алькове висят и в любой момент его можно отделить от самой комнаты, задёрнув их.

— Тридцать семь с половиной квадратного метра жилой площади, не считая прихожей и санузла. Все согласно вашему ордеру на вселение.

— Как вас зовут?

— Алевтина Кузьминична.

— Алевтина Кузьминична, мне все нравится, — снял я свою пафосную каракулевую шапку. В комнате было тепло. Под окном проходила длинная батарея водяного отопления. — А где кухня?

— Индивидуальные кухни проектом дома не предусмотрены. До революции здесь снимали квартиры холостые чиновники и лица свободных профессий, не имеющие кухарок. После гражданской войны жили сотрудники Коминтерна, которые увидели в этом зачатки коммунистических отношений. Они же и устроили в подвале общую столовую. В разное время здесь жило много видных старых большевиков. Сейчас союзный прокурор Вышинский проживает на девятом этаже. Но у него другой лифт. Если хотите я вам со склада выдам керосинку, сможете себе наскоро что-нибудь сготовить в нише коридора.

И повела меня смотреть то, что я проскочил не глядя. Коридорная ниша была небольшая. В глубину — ровно ширина стола, который там стоял. Такой стол — ящик с дверцами. Оставалось место еще для одного такого же. Над столом висели полки без дверей. Это была вся мебель в квартире.

— Вот сюда, товарищ капитан, керосинку поставите. А так питаться вы, наверное, на службе будете.

— Да. Но для начала надо изобрести, хотя бы на чём спать, — помыслил я вслух.

— Нет такой проблемы. Могу со склада выдать комплект мебели во временное пользование. Мне по телефону сказали, что вы Герой Советского Союза, так что входите в номенклатуру. Только на каждом предмете будет бирка с инвентарным номером. Вас это не смущает?

— Нет, не смущает. А выход из затруднений зримый. Я согласен.

Дальше мы обговорили необходимый мне комплект мебели, решили вопрос о бригаде уборщиц, которые всё нынешнее запустение приведут в порядок. А я заселюсь завтра к вечеру уже на всё готовое. Оплачу потом по счёту.

Везла меня белая кремлёвская ''эмка'' в Лефортово. А я в уме решал задачу, как собрать воедино расползшееся по городу мое хозяйство, перескакивая на неожиданную вчерашнюю ночь. Яркие воспоминания, но неоднозначные.

И первая кто навстречу мне в госпитале попадается — Костикова. Легка на помине. Моргнула левым глазом, улыбнулась до ямочек на щеках и почесала мимо. Вот и думай…