Валерий Красников - Кроманьонец

Вырыл у валуна яму литров на сто, обмазал глиной. Поставил сверху небольшой чум и стал жечь валежник. Когда глина просохла, накрыл шкурой и придавил ее крупной галькой, чтобы поменьше грязи попадало вовнутрь. Собрал по округе десяток гранитных булыжников и у большего валуна выложил очаг. Когда шел дождь или падал снег, чум разбирал, шкуру с емкости убирал. Пока бочка наполнялась, лепил из глины кирпичики и обжигал их. Выкладывал ими сток и пол будущей баньки. Пилил чурки, делал запас, полагая, что валежником камни как следует не нагреть. Наконец, наступил день, когда я накрыл шесты шкурами и зажег в очаге огонь. Поначалу даже расстроился. Вроде и тепло в баньке, но не настолько, чтобы сбросить одежду. Сжег в итоге приличную кучу дров, но большой валун все-таки разогрел. А когда закрыл отверстие дымохода, так о жары и вовсе в пот бросило. Заскочил в землянку, стал сбрасывать чуни, кухлянку и снимать штаны, а тут Утаре вошла. Смотрит и не понимает, что я удумал. Потом, наверное, решив, что ее мужчина захотел любви, сама стала раздеваться. Я, понятное дело, помог. Затем схватил горшок, веник под мышку, взял за руку Утаре и потащил ее к выходу. Тут у моей жены глаза совсем округлились, но она, безропотно, последовала за мной.

Попарились тогда славно. Утаре поначалу смотрела на меня с жалостью, а когда я брызнул немного воды на горячие камни и от них пошел пар, даже пискнула от испуга. Но уже минут через десять начала понимать, что сидеть в теплом, наполненном горячим паром чуме приятно, а когда я дубовый веничек нагрел и стал легонько охаживать ее им, совсем расслабилась.

Не знаю, что именно она рассказала женщинам на следующий день, но попробовать новую придумку Лоло захотело все племя. Чему я был рад. Особенно, когда без всякого принуждения народ и чурки начал пилил, и воду в «бочку» таскать. Пообещал себе, что к следующей зиме построю большую баню с печкой, чтобы топилась она снаружи. Думаю, теперь соплеменники обязательно согласятся помочь.

Птицы прилетели рано, и сразу, будто испугавшись их криков, ушла и нудная погода, когда с неба сыпал не то дождь, не то снег, что-то мокрое, мелкое, не поймешь.

Ручьи в балке покрылись водой, и на появившееся вдруг озеро прилетела стая лебедей. Они носились над соплеменниками, смотревшими на птиц, словно происходило какое-то чудо, присаживались на воду, шумно плескались, далеко разгоняя кипучие круги пены, и снова взлетали. Потом они вытянулись в цепочку и полетели, все разом, взмахивая крыльями, дальше, на север.

А на следующий день все племя «людей» вышли в поле. Мотыжками из рогов и лопаток животных они рыхлили еще влажную землю. Той повел всех Рыб им на помощь. Пошли и мы с Утаре. Думали, что все позабылось и ее соплеменники в такой важный день будут рады любой помощи. Ведь взрыхлить поле нужно успеть, пока земля мягкая.

И вроде поначалу все неплохо складывалось. Мать Утаре отдала ей свой инструмент и на меня поглядывала благодушно, как вдруг, Пар ударив мотыжкой по земле, решительно направился к нам. Я, понятное дело, весь напружинился и когда парнишка протянул руки к моей женщине, оказался перед ним. Видимо, он решил, что и со мной справится, схватил за руки и попытался повалить. Как же тогда мне хотелось сломать ему что-нибудь, но я всего лишь сделал подсечку и парень упал. Я отступил, все еще прикрывая от него Утаре. Он поднялся и, не помня себя, бросился на меня. Его лицо, искаженное гневом, сделалось страшным. Безумные глаза сверкали, ноздри раздулись, как у бычка, тонкие губы растянулись в оскале, он, как зверь зарычал. Ждать, чем закончится его бросок, я не стал. Впечатал в озлобленное лицо двоечку. Парень тут же свалился у моих ног.

Вроде все видели, что произошло, но с поля прогнали именно нас с Утаре. На шум прибежали мои волки и знающая «людей», Бохирад, вдруг заголосила, стала грозить всякими карами. И, то, что возмущенные соплеменники тут же ушли за нами, настроение мне не подняло. Все перепуталось, перехлестнулось, теперь разобраться кто прав, а кто виноват, станет еще труднее. Были мысли уговорить Тоя, перебраться в другое место. Как жаль, что тогда я не сделал это…

С приходом весны оба племени стали в основном питаться пошедшей на нерест рыбой. Я же почти каждый день ходил на лесное болотце, бил гнездящихся там гусей и уток. Выходил поздно, когда солнышко уже пригревало, и возвращался обычно к закату. В тот день удалось подстрелить парочку гусей. Птицы попались крупные, тащить их было неудобно. В одной руке нес лук, а в другой, держал за лапы трофеи. Неподалеку от опушки дубняка, что раскинулся над балкой у поселка Рыб, присел отдохнуть. Волчицы, воткнув носы в землю, покружили рядом и убежали. Я, прислонившись к дереву, закрыл глаза и наслаждался сладкими весенними запахами, слушал ласковый шелест дубовых крон. Мог бы, и задремать, но будто резиновый мячик легонько брошенный, попал в живот, что-то толкнуло, я открыл глаза и в метрах пятнадцати от себя увидел Пара, натягивающего тетиву.

Стрела летела медленно, и я понял, что она пролетит мимо. То ли стрелком он был никудышным, то ли злость на меня, помешала парню выстрелить точно. Время все так же текло медленно. Пар развернулся и побежал к овражку. Передо мной, словно паря над землей, пробежали волчицы. Когда их хвосты скрылись за кустами, мир снова ожил, где-то совсем рядом закаркал ворон, и я услышал доносящиеся из оврага хрип и бульканье. Сердце сдавило от нехорошего предчувствия, безмолвного знания – случилось что-то непоправимое. Спустившись в овражек, заросший осинами, я не удивился, когда увидел лежащего с разорванным горлом Пара. Волчицы кружили вокруг него, поджимая хвосты, и пытались заглянуть в мои глаза.

Тогда промелькнула мысль просто оставить тело тут или вообще попытаться его спрятать и никому не рассказывать о происшедшем. Не делать так, подобно требованию свыше обрушилось на меня. Ноги будто вросли в землю, дышать стало трудно. Но как только я принял решение пойти в поселок и обо всем рассказать Тою, почувствовал, что снова могу дышать, словно вынырнул из воды, когда воздуха в легких почти не осталось, жадно, с шумом втянул в себя воздух.

Вернулся, подобрав птиц и стрелу, побрел к поселку. Все мужчины племени, собравшись у костра, строгали древки стрел, ладили оперение и крепили наконечники. Можно сказать, что мне повезло. Позвал я и женщин, чинивших неподалеку сеть. Рассказав соплеменникам все, как было, спросил:

— Что мне теперь делать?

Лучше бы не спрашивал. Пока рассказывал, видел на их лицах всякое: женщины встревожились, дети слушали с восхищением, да и Тошо вроде бы внимал, как они, Той нахмурился сразу, за ним и Лим приуныл. А когда я озвучил вопрос, у всех без исключения лица вытянулись, глаза широко раскрылись от растерянности и удивления.