Валерий Красников - Кроманьонец

Закончив работу, чужаки вернулись к чумам. Я походил вокруг новостроя, посмотрел и решил, что они все здорово придумали. После первого же дождя громадные куски дерна срастутся, скрепятся корнями и стены обретут прочность. Хотя я бы, на их месте, вначале сделал плетеную стену. А дерном обкладывал бы ее снаружи.

Со стороны чумов чужаков стали слышны крики, потом зашумели и «зубры». Темной толпой в сумерках все население стойбища пошло к чернеющему среди травы и цветов пятну. Пропустить какое-то новое событие мне не хотелось, и я припустил за ними, едва не споткнувшись о волчицу и ее выводок. Какое-то чутье подсказало, что сейчас со стаей не стоит появляться перед чужаками. Решил посмотреть на все происходящее с любимого места на холме.

На очищенном от травы участке загорелись десятки костров, люди, почему-то шумно радовались этому. Когда костры прогорели, их разбросали по земле. Несколько раз я мысленно называл ту, теперь уже выжженную площадку, полем, но тогда, я еще и подумать не мог, насколько был прав.

Ночи становились все холоднее и я, спустившись в свою берлогу, зажег огонь в очаге. Щенки задремали, и Муська прикрыла глаза. Вышел на воздух, постоял немного у входа, прикрыл его плетеной заслонкой и пошел к стойбищу «зубров», где продолжался праздник.

В стойбище горели костры. Столько людей вместе я в этом мире еще не видел. Они ели и громко общались, повсюду слышался смех. Я пристроился у костра, где пировали «белки». Увидев меня, подошла Тиби и стала кормить копченой рыбой. Все шло к тому, что ночь я проведу не сам. Настроение потихоньку шло в гору, я расслабился и орал вместе со всеми просто так.

— Хэй! Йо-хо! — стоило закричать кому-нибудь и тут же ото всех костров отвечали десятки голосов:

— Йо-хо! Хэй!

В какой-то момент шум утих. Из-за чумов вышли обнаженные молодые девы с венками на голове и охапками травы в руках. Их бронзовые тела блестели в свете костров, и хоть они были из племени чужаков, но татуировок на них я не увидел.

Зазвучал барабан. Не Яххе. Тот глухо бухал, а этот – звонко. Девушки пританцовывая, двигались от костра к костру и раздавали прутики из охапки «зубрам», своим соплеменникам и «рыбам». Когда они подошли к нашему костру, я почувствовал слабость в коленях. Пришлось опереться на руку Тиби. На головах юных дев были надеты венки из розовых вьюнков и колосков. Мне тут же вспомнилось, как я волком лежал среди них и даже попробовал один на вкус.

Одна из девушек вручила мне колосок. Маленькие зернышки соцветия были не больше спичечной головки, рыжие усики напротив, очень длинными. Я залюбовался большими темными глазами красавицы, то поглядывающей на меня с интересом, то прячущей взгляд под пушистыми ресницами. Когда она ушла, я механически отломил зернышко и, очистив его от плевел, сунул в рот. Несомненно, я держал в руках колосок пшеницы. Вкус был похожим.

Не знаю, чем больше я был потрясен? Пониманием, что события ночи, проведенные в волчьей шкуре, оказались реальностью, перспективами когда-нибудь отведать лепешку или красотой юной девушки. Еще меня тревожило, чем все-таки окончился мой прыжок на чужака? Но недолго. Ночевал я действительно не сам, и Тиби помогла на время избавить мою голову от тревожных мыслей.

Из леса, с полян тянуло грибной сыростью. Шелестом дубов, затлевшими кое-где желтизной листьями уже разжигала свои холодные костры осень. Все чаще моросили холодные дожди, по утрам и вечерами ползли в степь клочья тумана.

«Зубры» откочевали за стадом. Чужаки освободили от травы и выжгли огромное поле – гектар на десять-пятнадцать, огородили его плетнем. Работали они от зари до первых звезд на небе.

В метрах ста от реки они отстроили поселок. Под желтыми крышами стоят аккуратные домики «хоббитов», такое название для них я придумал. Наверное, именно такие и строили для себя представители мифического народца. А рядом чужаки вырыли глубокие ямы и обмазали их стены глиной. Наверное, чтобы хранить там зерно…

Отношения с соседями у меня не задались. Не нравились им мои волки. Хоть и отдал я Тоххе серых волчат, но Муськи и Пальмы за глаза хватило, чтобы почувствовать неприязнь почти от всех из племени земледельцев. Называли они себя просто Люди. Их речь была понятной, но отличалась от нашей певучестью. Говорили они медленно, иногда растягивая некоторые слова, те, где после согласной шло «е». «Не-ебо, ре-ека, ле-ес…»

Я как-то спросил у Тоя, что он думает о соседстве с «людьми»? Вожак ответил: «Других женщин получим, своих отдадим, поможем мы, и нам помогать будут. Санг обещал, что их трава накормит и „рыб“, будет от нее польза. Хорошо…»

Оспорить его мнение, конечно, трудно. Но он, наверное, не замечал, что чужаки общались с соплеменниками только тогда, когда им что-нибудь было нужно. Жили сами по себе. А как по мне, то относились к нам с высокомерием. Только с Утаре – голубкой, девушкой, что подарила мне колосок, я общался душевно. Голубкой назвал ее я. В будущем, прожил в Таджикистане пять лет и понимал язык. Услышал ее имя, и в голове всплыло – кабутаре, то есть – голубка на таджикском. А имя вождя чужаков один в один переводилось – камень. Далеко Таджикистан от Венгрии, может, случайно совпало…

Дня через два после праздника первого поля, я вечерком спустился к реке. Увидел ее, сидящей на бережку. Возможна ли любовь с первого взгляда? Не знаю, но сердце тогда забилось и с чего разговор начать, я не знал. Присел рядом и молчал. Услышал тихое:

— Я Утаре…

И так же тихо ответил:

— Лоло…

Она положила свою ладонь на мою кисть.

— Ты славный и смелый. С волками дружишь. Научишь меня?

Я кивнул, не веря, что все так хорошо складывается. Спросил о татуировке на ее запястье. Только там по кругу у нее шел рядок красных уголков.

— Мне пятнадцать. И каждый урожай отмечен тут, — она указала пальчиком на уголки.

— А ваши мужчины? Они покрыты знаками по всему телу, что это значит?

— Любое событие остается с ними на всю жизнь. Чем их больше, тем лучше…

От Утаре я узнал, что в ту ночь, когда я «обернулся» волком, в степи, где племя собирало урожай дикой пшеницы, на Дарахта под утро напало, что-то странное. Он не смог объяснить, описать то, что видел, но такие следы на груди и руках обычно оставляли голодные волки, время от времени нападавшие на одиноких путников в тех краях откуда пришли ее соплеменники.

Так я получил ответ на вопрос, задать который Яххе не сумел: Был ли я волком на самом деле или мне все привиделось? Теперь понятен гнев шамана, и его нежелание продолжать обучение.

Попрощалась осень с деньками бабьего лета, теплыми, томящими пряно-горьким жарком осушенных трав и вдруг поникла ненастьем. Захлестало с беспросветно хмурого неба. Из леса, как из бочки, запахло квасным духом преющей листвы.