Валерий Красников - Кроманьонец

В сделанный на днях тигелек из огнеупорной глины положил грамм двести – двести пятьдесят латуни, а относительно высокой огнеупорности от своих изделий к тому времени я добился. Вспомнил вначале мудреное слово – шамот. А потом и сделал. Натолок уже обожженной глины и добавил в свежую. Вроде таким простым путем в будущем добивались огнеупорности. У меня, по крайней мере, получилось. Все изделия разливались из одного тигля. Расплавив в нем металл, с помощью деревянного ухвата, вынул из углей и залил латунь в форму. Ее, позже, когда металл остыл, пришлось разбить. Литник перерубил не у самого основания, оставил немного. Этот пиптик расплющил и высверлил в нем отверстие, чтобы привязывать за него лезвие к топорищу, если кельтик и слетит с ручки после неудачного удара, то не потеряется.

На нож и серп воск не изводил. В глиняных кирпичиках вырезал углубления, чтобы получить в итоге необходимые формы пластин и залил в них расплавленный металл. Застывшие заготовки расковал на камне, заточил и посадил на деревянные ручки. Пусть мои первые изделия и выглядели уродцами, но функционально во всем превосходили свои каменные аналоги.

Подпоясавшись, прихватил колчан со стрелами, лук и корзину, был готов снова отправиться в лес за ягодами. Утаре лук тоже взяла. Стреляла она из него уже не хуже меня. Сама считала, что лучше. Стала так думать после одного происшествия. Однажды волчицы стадо куланов на дюну выгнали, и пока я смотрел на них, любимая, схватив лук, трех скакунов, очень похожих на ослов, успела подстрелить. Вот с тех пор она так и думает.

Собрались мы, как обычно и пошли в лес. Тогда решили, что идем в последний раз. Утаре настаивала, чтобы я еще в этом году сделал хранилища для зерна. Вроде, мышь в доме увидела. Пришлось мешок с пшеницей подвесить под крышу. А мне до холодов еще хотелось баньку соорудить, да с печкой, а не очагом. Осенью свободного времени не будет…

Луг за дюной там, где росла щучка, синел цветами васильков. Белыми пятнами у зарослей вейника цвел тысячелистник. Кое-где трава поднялась выше пояса, и поутру можно было выкупаться в росе. Тропку в низкорослой щучке мы натоптали, но все равно я шел первым, стараясь не промочить ноги. Выйдя к опушке, остановились, чтобы стряхнуть с мокасин и штанов росу. Намокшие от беготни по зарослям вейника волчицы отряхнулись и Муська, припав к земле, и подобрав под себя задние лапы, вытянулась в струнку. Мне ее поведение показалось странным. Я смотрел на луг, сверкающий в лучах восходящего Солнца, темную полоску далеких гор и ничего, так заинтересовавшее волчицу там не увидел.

Пока мы натягивали штаны и обувались, Муська не шевелилась и Пальма, усевшись чуть позади матери, тоже вглядывалась вдаль.

— Как думаешь, что с ними, — спросил я Утаре, показывая на волчиц.

— Не знаю, но думаю, что нужно это выяснить, — ответила любимая и стала натягивать тетиву на лук.

Хмыкнув в ответ, и я решил на всякий случай приготовить оружие к стрельбе. «Вдруг в высокой траве кто-то подкрадывается к нам?!» – подумалось, и я тут же улыбнулся. Будь так, наши волки уже были бы там, возле невидимых врагов.

Наверное, какая-то тучка закрыла солнышко, и трава на лугах перестала сверкать. Мне удалось рассмотреть вдалеке фигурки людей, бредущих вдоль реки. Показалось, что взрослых человек пять и два десятка детей с ними.

— Ты видишь?

Утаре ответила не сразу. Приложив ладонь козырьком к глазам, она вглядывалась вдаль.

— Люди! Люди идут! — закричала она, указывая луком в сторону реки.

Какое-то время я размышлял о ее соплеменниках, назвавшихся «людьми», потом сообразил, что, наверное, привыкнув к тому, что род и племя тут как-то называются, неправильно истолковал их ответ.

— Рано или поздно, но они дойдут к нашему дому. Нужно возвращаться…

— Мы поплывем им навстречу, — предложила Утаре.

«Ну, хоть ноги не намочим», — я кивнул, соглашаясь, и мы вернулись на дюну.

Утаре тоже решила, что чужаки идут с детьми. Как и я, она переживала, что наши волки могут напугать их. Я предложил из полоски кожи сделать для волчиц ошейники и привязать к ним веревку. Любимая, пожала плечами, посмотрела на меня, будто я только что пошутил, но все же за эту работу взялась.

Наблюдая за ней, я вспомнил, как когда-то делал себе доспехи. Но у Утаре были иголки. Она нагрела кончик одной и прожгла по краям будущих ошейников несколько дырочек. Вставив туда кожаные ремешки, вручила изделия мне. Надев их на волчиц, мы сели в лодку и поплыли навстречу чужаками. Пока я греб, Утаре пропустила под ошейники полутораметровые веревки. Привязывать их она не стала.

В какой-то мере чужакам повезло, что мы поплыли на лодке и позаботились о контроле над волчицами. Дети с ними действительно были, но не так много, как нам показалось с опушки. Чужаки гнали перед собой небольшое стадо коз. Когда я увидел этих животных вместе с людьми, мое сердце едва из груди не выскочило от переживаемого восторга.

Увидев нас, плывущими по реке, чужаки засуетились. Согнали стадо и стали перед ним. Три женщины взяли своих детей на руки, а двое мужчин с копьями в руках стали чуть впереди них. Наверное, мы их напугали.

Подплыв поближе, я разглядел, мальчишек, держащих в руках копья. Было им лет по двенадцать. Направив лодку к берегу, мы причалили в метрах тридцати от чужаков. Конечно, волчицы попытались сойти на берег первыми, но я предусмотрительно сделав последний сильный гребок, положил весло на дно долбленки и ухватился за концы веревок поближе к ошейникам.

На брег сошла Утаре, прихватив с собой колчан и лук. Хотя вряд ли ей кто-нибудь из скотоводов мог чем-нибудь угрожать. То, что они сами напуганы было заметно. Их женщины старались повернуться к стаду, прикрывая собой детей, а мальчишки, те, что держали копья, сами тряслись от страха, больше поглядывая друг на друга, чем на нас.

Любимая говорила с ними недолго, вернулась к лодке и спросила:

— Лоло, этим людям нужен дом. Я пригласила их поселится с нами. Что ты думаешь?

От жены-тихони я такого не ожидал. Но сам бы на ее месте поступил так же.

— Пусть живут, — пробурчал в ответ, чтобы показать ей – вначале советоваться нужно! Посмеялся в душе, над выбранным образом.

Утаре бегом вернулась к чужакам, показав им направление к дюне, обнялась с женщинами. Пошла к лодке, но, словно вспомнив о чем-то важном, остановилась и оглянулась. Потом замахала мне, мол, плыви сам, я с ними пойду. Так мне показалась.

Волчицы хоть и сидели в долбленке, навострив уши, но вроде, не выглядели взволнованными. Я рискнул отпустить веревки и оттолкнулся веслом от высокого бережка. Тут же пришлось схватиться за ошейник Пальмы, рванувшей из лодки.