Валерий Красников - Кроманьонец

У сруба колодезного, от которого половина пути до дома, остановился в ольховой прохладе. Пил бы и пил, но холодной была водичка, губы смочил и обрадовался знакомому с детства вкусу. Намочив волосы, тронулся дальше.

Из-за сосен показались избы, как в зеленом дожде, стояли они среди берез и лип, в которые врывалось солнце и, рассеянное листьями, сыпалось на крыши, на траву и на плетни, обнятые разомлевшими лопухами.

На повороте к родительскому дому у колодца мы с Катюшей и встретились. Увидел ее большой, выпирающий живот и сразу о письмах недошедших понял, и такое все родное вокруг, простенькое, как проталинка, с которой раскрывается земля, чтобы зеленеть потом, и цвести, и пахнуть гречишными, липовыми и ржаными медами вдруг совсем обесценилось злостью и стыдом…

В километре от поселка Рыб загнал долбленку в прибрежные кусты и скрытно пошел берегом, размышляя, какие чувства мне принесет встреча с соплеменниками? Недавние воспоминания еще сдавливали сердце, но увидев на берегу копошащихся у лодки Тиба и Тина, все недавние тревоги тут же позабылись и сердце забилось радостно. Я побежал к девушкам, но быстро с поклажей за плечами и в руках у меня не получилось. Зато рыбачки, увидев меня, припустили навстречу. Бросив под ноги корзины, я раскрыл соплеменницам свои объятия. Пришлось закрыть ладошкой Тина рот. Она стала повизгивать, а обращать на себя внимание земледельцев мне не хотелось. Над их поселком курились дымы, и кое-кто уже проснулся: сюда доносились голоса.

— Тише! Меня изгнали…

— Лоло идем! — прошептала Тиба и, подхватив корзину, свободной рукой подтолкнула меня в спину к поселку.

Вторую корзину взяла Тина и мы, молча, пошли. Река залила балку, и узкая тропа вела нас в метре от поверхности темного озера. Я шел с опаской. Не очень-то хотелось поскользнуться и оказаться в ледяной воде. Тиба то и дело подталкивала меня, посмеиваясь над моей неуклюжестью.

Вскоре тропа стала шире, и я увидел костер и мужчин племени у него. Той, Лим, Лют и Тошо – наши и Норх с Брехом из «лосей». Они заметили нас и побежали навстречу. Представив, как сейчас станет шумно, я остановился и вытянул руки, рассчитывая, что они поймут. Не поняли, но Тина, поставив корзинку, метнулась к ним и остановила Тоя. За вожаком остановились и другие, судя по удивлению на их лицах, они так и не смогли понять причины в происходящем. А я был рад. Даже когда ребра затрещали от их объятий…

Меня накормили лепешками. Пока я рассказывал соплеменникам о своей жизни в изгнании, показывал металлические орудия труда, Лило, тут же у костра, перетерла каменным терочником зерна в муку и, замесив тесто, вылила мучную кашицу на разогретый камень. Запахло хлебом! Я, уже позабыл, каким на вкус был хлеб в моей прошлой жизни, но вкус этой лепешки мне показался совершенным. Ел бы и ел…

Ребенка моей детской подруги, пока та готовила для меня, держала на руках Тиба. Малыш, замотанный в заячьи шкуры, спал. Мне хотелось расспросить Лило о ее жизни и ребенке, но мужчины племени уже успели оценить бронзовые топоры и ножи и бурно выражали свой восторг. Стало немного шумно…

Пришлось приступить к вручению подарков. Тою, Лиму и Люту я подарил и топоры и ножи. Другим мужчинам – только ножи. Получив подарки, они как-то сразу притихли. Кое-кто отошел от костра, наверное, чтобы никто не помешал радоваться…

Наступил черед женщин. Их радовать было приятнее. Бронзовых и медных проколок и иголок хватило на всех. И как-то не создавая очереди, им всем удалось обнять меня.

Потом, я рассказывал, как ходил в горы и как плавил бронзу. Как мог, объяснял, что такое – литейная форма… Женщинам стало скучно, и они разошлись по своим делам. Мужчины, напротив, внимали. Хоть мне и показалось, что понимают на самом деле они немного из сказанного.

Я достал сверток с мотыжками, развернул и передал одну Тою.

— Это мотыга. Надевается на палку вместо рогов животных, чтобы рыхлить землю. Как думаешь, Люди поменяют свое зерно на это изделие?

Той вертел в пальцах мотыжку и сопел. Потом, прищурив глаз, спросил:

— Ты поэтому вернулся? Хочешь забрать зерно и уйти?

Я не собирался сегодня начинать этот разговор. Но подумал: «Раз уж так все благоприятно складывается, почему бы не рассказать о своих планах прямо сейчас?..» Тем более, что мужчины у костра умолкли. Мой ответ интересовал их всех.

— Я вернулся, чтобы мы вместе ушли! Там, где я поселился, Рыбам будет лучше!

— Тут у нас есть все, только тебя не хватает… — Той задумался. Я молчал и вскоре вожак снова заговорил, — Почему ты решил, что мы пойдем с тобой?

По правде, Той меня удивил. Что-то изменилось в вожаке за год. Раньше он вряд ли задал бы такой вопрос, потому, что мыслил иначе и никогда по своей инициативе не искал аргументов, пытаясь найти решение. Наверное, Тоя изменило общение с людьми из племени земледельцев. Прошла зима, а у соплеменников есть зерно, которое они могли получить только от Людей, а те выраженным альтруизмом во времена моего шаманского прошлого удивить не смогли. Определенно Тою приходилось думать чаще…

И все же вопрос он задал правильный. Я сам его себе задавал не раз. Поэтому ответил Тою сразу:

— Только там я смог сделать топор, что подарил тебе и эти мотыжки, которые, я надеюсь, ты сможешь выменять у Людей на зерно. Там с нами живут козы, почти, как мои волки. Они дают молоко, мясо и шкуры. Еще там есть поле, которое я собираюсь засеять. Мы засеем вместе! Конечно, мы сможем там жить лучше и будем делать все для этого вместе!

Получилось у меня не так убедительно, как мысленно, когда представлял себе этот разговор с ним, но Тою понравилось то, что он услышал. Естественно, после того, как он согласился увести племя на новое место, возник вопрос, как унести все нажитое с собой? Я предложил начать делать лодки. Мужчинам идея плыть, а не идти пешком, пришлась по душе. Лют тут же засобирался в лес, а с ним вызвались пойти Норх и Брех. Я не удивился: они ведь тоже неплохо умели работать с деревом. Нашлись дела и у других мужчин. У костра остался только Той. Он, указав на сверток с мотыжками, снова меня удивил:

— Люди спросят меня, где я это взял? Что смогу им ответить?

Жаль, что разглагольствовать о коммерческой тайне не имело смысла, но была у меня другая отмазка, в те времена – безотказная.

— Ты покажи им инструмент и попроси за каждую мотыгу по той мере зерна, что они отдают с женщиной, когда она уходит к мужчине. Спросят, откуда? Скажи, что духи не разрешают тебе отвечать.

Той, наверное, пока меня не было, успел позабыть о запретах небожителей. Он посмотрел на меня с недоверием, потом улыбнулся и погрозил пальцем. Спустя мгновение лицо его омрачилось. Не иначе, как вспомнил он все мои предыдущие разводы. Определенно вожак Рыб поумнел. От таких мыслей я заерзал на бревнышке, но обошлось.