А. Живой - Битва на Калке

– Нанес, так сказать, контрудар в самое сердце, – вставил слово Григорий, которому не терпелось поддержать разговор.

– Ну да. Вот с тех самых пор угроза половецких набегов пропала. А потом и вообще все перемешалось. Как воевать перестали, – дружить начали. Торговля пошла, переженились все. Болтать по ихнему многие стали, да у нас словеса новые объявились, – кушак, халат, башмак, штаны, каравай, собака…И князья наши, почитай теперь все наполовину половцы.

– Да, слыхал, – вдруг вспомнил Забубенный, и пробормотал себе под нос озадаченно, – ведь и мать князя Александра Невского тоже была половчанкой.

Куря, ничего не сказал на это, видно, глубоко задумался о чем-то, погрузившись в хмельные мысли. Солнце, меж тем, уже почти зашло за горизонт. Темнело быстро, как и положено на юге. Потому, увидав в предзакатных лучах починок у дороги, состоявший из полудюжины домов, начальник купеческой охраны велел на ночлег становится на поляне, рядом с починком. Чтобы до людей недалеко было. Ибо, купцы в ставшие просто в чистом поле привлекали взоры лишние. А так понятно, – торговать приехали.

Остановились быстро. Возы кругом поставили, как полагается, чтоб оборону держать легче было в случае непредвиденном. Пяток шалашей соорудили, хотя дождя и не ожидалось. Расставили охрану.

В починок Путята ратников послал, познакомиться, о себе рассказать, кто такие, откудова. Чтоб не пужались сильно прибывших людей. Пока расставлялись, да костерок мастрячили, воротились ратники-переговорщики. Оказалось, что пугаться людей пришлых здесь особенно некому. На весь починок один дед старый живет, остальные людишки куда-то поразъехались. Дома стоят пустые, хотя имущество в них кое-где имеется.

– Видать, не давно утекли отсюда мастные жители, – проговорил задумчиво Путята, сложив руки в замок, – Да сильно торопились. Коли не все добро с собой прихватили.

– Может, нас испужались, – выдал предположение Данила, – заприметили издалека, да приняли за разбойничков. Вот и подались в леса. Может, к утру воротятся.

– Может, воротятся, – согласился воевода черниговский, – а, может, и нет. Разумею я, что не нас они испужались. Сердце вещует, что пострашнее в здешних местах людишки имеются. А нас издалека, скорее, за купцов принять можно, чем за душегубов. Те то с обозами на ночь глядя по дорогам не шляются. А наоборот, будет. В лесочке сидят, дожидаются, пока купчина с мошной тугой проедет.

– Это верно, – вставил словечко Кузьма, – мы с Еремеем всю дорогу позади обоза ехали, да ничего такого не приметили. Никто на нас не напал, знать не имеется тут разбойничков. А в здешнем починке дюжина дворов, отбиться всегда можно. Видно все ж не лихих людей испужались, а чего пострашнее.

– Может оно и так, – рассудил Путята, – ну, да на покой пора. Завтра еще день будет. Может чего прояснится.

Григорий смотрел на огонь, и помалкивал, размышляя нетрезвым мозгом с суете всего земного. Сидели черниговцы у костра, вокруг которого быстро сгущался ночной сумрак. Путята, Еремей с Кузьмой, Данила, да Куря с «братом»-купцом. Младые ратники, что «дедами» местными подряжались на работы, уже готовили походную еду. Опять мясо, неизвестное видом Забубенному, на вертеле жарилось, распространяя вокруг чудесные ароматы. Так, за философскими рассуждениями о том, воротятся ли местные на утро или нет, все скоро и поспело.

Честно говоря, Григорий любил мясо, но от жесткой местной пищи, которую приходилось потреблять постоянно, у уже него начинались проблемы со стулом. Ведь никакого салата с мелко порубленными огурчиками и помидорчиками, сдобренными специями или сметаной с майонезом, не предвиделось. А тем более суши, креветок, омаров или крабовых палочек. В лучшем случае полагался местный экологически чистый, но жесткий от длительного хранения, хлеб. Насчет местной рыбы Забубенный ничего сказать пока не мог. В реках ее, видимо, было видимо-невидимо. Но вот отведать какого-нибудь стандартного осетра, который здесь должен был идти на одном уровне с селедкой будущего, пока не удалось. Хотя бы овощами напитаться. Нет, что-то похожее на огурцы он уже однажды видел в Чернигове, но походный рацион их почему-то не включал. А уж про манную кашу утром Григорий и не вспоминал уже. Рад был бы по уши, если даже удалось бы откуда-нибудь взять «БИЧ-пакет» с китайской вермишелью и разбавить его в стакане горячей водой. Вот был бы пир.

Перед ужином, в ностальгическом порыве любви к овощам, Забубенный даже прошелся вдоль покинутых домов, но никаких овощей на местных огородах он заметить не успел. Да и весна вроде была в местном климате, рано еще.

Покончив с трапезой, разлеглись спать. Кто в шалашах, а кто прямо на возах. И скоро под высоким южным небом раздался богатырский храп. Купец первой гильдии, как он себя мысленно именовал, Григорий Забубенный, перед сном отправился в местный кустарник. Поскольку стойбище черниговцев располагалось в поле, идти нужно было в темные кусты, что росли за кольцом охраны, метрах в ста. Забубенный хотел было взять с собой для спокойствия пару ратников, но передумал. Как-то неловко получалось ходить до ветра под конвоем. Решил просто взять фонарик, магический посох колдуна, что тихо лежал в телеге среди вещей, завернутый от посторонних глаз в старую рубашку.

Никто механика не украл, но на обратном пути Забубенный споткнулся о корягу и, чертыхаясь, рухнул в какую-то яму посреди поля. А когда встал, позабыв, где он находится, машинально включил фонарик. Тонкий, но яркий луч, на несколько секунд разрезал ночной мрак, осветив его одинокую фигуру. Дикие вопли раздались в стане черниговцев.

Ратники, охранявшие купеческий обоз, побросав оружие, со всех ног бросились врассыпную, и пропали в лесу. Обоз остался без прикрытия. Забубенный, словно победивший джедай, быстро выключил свой огненный меч и еле втолковал остальным повскакавшим воякам, схватившимся спросонья за оружие, что он свой, черниговский. Хотя и колдун. Пока лицо его в полумраке разобрали, к тлевшему костру подтащив, да успокоились, – битый час прошел. Авторитет колдуна снова в силу вошел. Жаль только, Григорий свой фонарик потерял, пока полю от проснувшихся ратников бегал.

А охранники, что луч света узрели, вообще только под утро воротились. Где были, что делали, рассказать не могли. В мороке полном от страха находились, языки не ворочались еще как надо. На Забубенного смотрели с ужасом, стороной обходя. Хорошо хоть оружье свое они еще вчера на постах побросали, а не в лес уволокли. Досталось бы тогда колдуну от воеводы за то, что оружье заставил их растерять.

– Ты б, Григорий, посохом своим на врагов княжеских так светил, ужас наводя. А своих людей у нас и так не хватает. Негоже… – едва успел проворчать на утро Путята, но закончить внушение не успел. Появились, откуда не возьмись, местные с подношением: хлеб-соль принесли, да чарку. Вышли из леса. Оказалось, был прав Данила. Схоронились жители в лесу. Были у них там места заповедные. Обозных ратников они и в самом деле за разбойничков приняли. А дед просто старый, он убежать не успел со всеми, да про него и позабыли второпях.