А. Живой - Битва на Калке

– Я половецкий хан Данила Кобякович, – заявило привидение в маске, бросив на воеводу вопросительный взгляд, и дополнило его словами, глухо зазвучавшими из-под личины, – Кто такие? Куда идете?

Воевода помолчал немного и ответил с почтением.

– Мы люди мирные, охраняем черниговских купцов, – сообщил Путята, указав на Курю и Григория, сверкавших своими цветными кафтанами на ближайшем возу, – а про наш путь купцы вам сами поведают, мое дело маленькое. Охранное.

Данила Кобякович тронул поводья, и его конь сделал несколько шагов в сторону телеги с купцами. Свой вопрос он повторять не стал, но и Куря не пал на колени перед половецким ханом. Так, не слезая с телеги, словно заправский демократ-новгородец, сообщил:

– Мы торговые люди князя черниговского Мстислава. Идем торговать в ваши земли, добро всякое везем. От князя вам поклон и пожелание доброго здравия. И еще вот примите от нас полезный подарок.

На сей раз Куря слез с воза и достав из телеги меч из дорогих с рукоятью каменьями украшенной, протянул его с поклоном половецкому хану. Тот и бровью не повел, чего, впрочем, было не видно. Может, и повел. Только вместо него выехал вперед один из всадников, что позади обретались, и принял подарок. Контакт состоялся.

– И от меня князю своему поклон передавайте, – сообщило привидение, но подарков ответных не предоставило, – только не время торговать сейчас в наших землях. Появились в них воины Чингис-хана и кровь полилась рекою. Издалека пришли. Много больше их, чем наших воинов. Не найдете вы сейчас богатства в наших землях, только растеряете свое вместе с жизнями.

– А нам купцам и на поле брани торговать можно, мы не боимся, – ответил с вызовом Куря, да только его уже никто не слушал.

Половецкий хан Данила Кобякович, вместе со своими всадниками, развернулся и поскакал по дороге дальше, подняв облако пыли. Судя по всему держа путь к Зарубу. Вслед за ним тронулся и обоз его, поравнявшись скоро с местом стоянки черниговцев. То были длинные возы с мощными колесами без спиц, сделанными из цельных кусков дерева. Когда они приблизились, то сразу стало понятно, зачем половцам такие огромные колеса. Каждый воз, в который были впряжены по две крепкие тягловые лошаденки, нес на себе передвижное жилище-шатер, длинные подпорки для шатра, и еще кучу всякого хлама, необходимого для ведения мобильного хозяйства. Со стороны казалось, что масса огромных фантастических улиток сдвинулась с насиженного места и уходит в неизвестные края, таща свой домик на спине. На возах сидели низенькие крепкосбитые старички и старухи, хранители очага. Но большинство все же были молодыми и ехали рядом на конях при оружии. Видно среди половцев не многие доживали до старости. Но те, кто еще был жив, удивленно поглядывали на странных русских людей, возжелавших идти туда, откуда они удирали, прихватив все самое дорогое.

– Слушай, – поинтересовался Забубенный, дернув Курю за рукав желтого кафтана, – а чего этот половецкий Данила Кобякович, сматывается что ли со своей земли? Куда этот табор движется? Он же хан, ну и бился бы себе на смерть с монголо-татарским игом.

– Так он же сам тебе рассказал. Пришлых воинов, сильно много, чего биться то самим, – пояснил спокойно Куря, разбиравшийся в местной политической ситуации гораздо лучше странного человека Григория Забубенного, – когда в Киеве дядька есть и другие родственники. Приедет сейчас Кобякович в Киев, в ножки бросится, и начнет разводить их по-родственному. Мол, сами не могем, так вы помогите. Побейте их вместо нас, мы же родственники. Ну, а Мстислав Добрый, князь Киевский, мужик буйный, родственников любит. Вот и вступиться за половцев. Это точно. А кровь свою придется русским проливать.

– Да. Это как всегда, – кивнул Григорий и удивился, вспоминая сколько раз в своей истории русские отдавали жизни в огромных количествах черт знает за кого и во имя чего, не получая от этого никакой материальной выгоды. Делали самую страшную и черную работу, а плодами русских побед пользовались все кому не лень: европейцы, американцы и прочая шушера. Забубенный в сердцах даже возопил, – А на кой черт нам такие родственники, которые сами за себя воевать не хотят?

– А кто его знает, я же не князь и не хан, – ответил Куря, – иногда они конечно повоевать могут, но только не сильно хотят. Если дело круто поворачивается, то половцы долго не держаться. Больше любят за нашими спинами отсидеться. Подарков князьям надарят, а сами в кусты.

– Интересно, куда шел тот караван с верблюдами и бабами красивыми по Днепру? – задумчиво проговорил Забубенный и добавил, глядя на поднимавший клубы пыли обоз половцев, почти скрывшийся за холмом, – Крысы бегут с корабля.

Остальные черниговские воины в молчании наблюдали за проходом половецких возов с походными шатрами. Как только последний воз исчез за холмами, и пыль улеглась, Путята дал команду собираться в дорогу.

Жара спала, пора было углубляться во вражескую территорию. Ибо теперь Забубенный считал ее все более вражеской, поскольку даже хозяева со всем скарбом в спешном порядке покидали эту землю, оставляя ее неизвестному победителю. А победитель этот был уже совсем близко, почему-то именно так сердце подсказывало походному колдуну.

Обоз черниговских купцов быстро собрался и выехал на дорогу, уводившую их все дальше от родного дома. Путята, словно стремился на встречу со своей судьбой и хотел, чтобы она состоялась гораздо раньше намеченного самим порядком жизни. Вместо обычного неторопливого ритма продвижения воевода вдруг изменил тактику и велел обозу двигаться так быстро, как только могли везти кони, выжимая из них все силы. Сам же, взяв своих ратников, ускакал с авангардом далеко вперед, затерявшись среди холмов и кустов, в кои уже почти повсеместно превратился окрестный лес, ранее шумевший по обеим сторонам дороги. Обоз остался прикрытым только десятком ратников Данилы, да замыкавшими бойцами Еремея с Кузьмой, которые так и норовили ускакать во след своему воеводе, бросив тихоходный обоз посреди поля.

Хотя, тихоходным обоз казался только на взгляд какого-нибудь неторопливого кочевника, одиноко пробиравшегося своей тропой. Христич же поступил именно так, как приказал Путята. Он нещадно стал хлестать лошадей, которые ломонулись вперед по ухабам со скоростью неплохих рысаков. Спустя час такой скачки Григорий вспомнил свой первый кавалерийский опыт катания на старой Савраске, которая довезла его до Чернигова и упала. Хотя, сейчас ехать было не в пример комфортнее, пятая точка недавнего кавалериста была уже изрядно отбита жесткой деревянной седушкой.

Бросив искоса взгляд на Курю, механик не отметил на его лице никаких следов неудовольствия, разве что тому явно хотелось пересесть на коня и пустится вдогон за ускакавшим воеводой. В тринадцатом веке люди все же были еще не так изнежены мягкими сиденьями как в двадцать первом. Еще не так трепетно заботились о спокойной жизни своей задней части тела, и к мелким неудобствам относились вполне по-спартански.