Геннадий Марченко - Чистилище

– Знакомый один, – отмазался я традиционной фразой. – Ты лучше мне о вашем главном расскажи, о Морозе.

– О Морозе? Хм, занятный человечишка… Служил в системе ОГПУ, был осуждён на семь лет за превышение полномочий в 1929-м, а спустя полгода назначен начальником Ухтинской экспедиции Управления северных лагерей ОГПУ особого назначения. Судимость с него сняли и восстановили в партии, если не врут, осенью 31-го, но ещё летом того же года он стал начальником Ухтпечлага.

– Выходит, даже зэк может оказаться на руководящих должностях?

– Ну, мне это точно не грозит, я в партии не состоял, в ОГПУ не служил, да и статья у меня другая.

– Мне тоже, я был простым докером и тоже беспартийным.

– В общем, Ухтпечлаг при Морозе расширяется в условиях, при которых не требуется ни конвоя, ни строя. Природа сама помогает НКВД, отгородив лагеря от страны непроходимыми лесами. Бежать некуда. Тайга и тундра, гиблая, скудная земля. Тысячи людей годами живут в землянках, палатках и хибарках, строя модернизированные шахты, промыслы и верфи… Зэки сотни километров тащат на руках пятисотпудовые крелиусовские буровые станки, – словно читая вслух литературное произведение, говорил Волков. – Мороз говорит, что ему не нужны ни машины, ни лошади, мол, дайте побольше заключённых – и он построит железную дорогу не только до Воркуты, а и через Северный полюс. Готов мостить болота заключёнными, бросает их запросто работать в стылую зимнюю тайгу без палаток – у костра погреются! – без котлов для варки пищи – обойдутся без горячего! Трудами ГПУ и Мороза север превратился в гигантскую каторгу. В то же время собирает наилучших специалистов из других лагерей и создаёт им более-менее сносную – а по зэковским меркам и просто роскошную – жизнь. Иные даже жильё получили и возможность выписать семью. Такой вот человек он, старший майор государственной безопасности Яков Моисеевич Мороз.

– Ясно… А сколько народу в Ухтпечлаге, не в курсе?

– Несколько тысяч, точнее не скажу. Кого здесь только нет… О представителях великой и многонациональной Страны Советов я и не говорю. Много корейцев и китайцев, некоторые ещё на воле успели обрусеть. Есть ассирийцы, уйгуры, тюрки, персы, афганцы… Англичане имеются, итальянцы, испанцы, голландец, француз, даже американец… Есть тут и японец, Исизо Харима [26]зовут. Сам с ним не общался, но видел. Арестовали в 1933 году на 10 лет, в Ухтпечлаг прибыл из Белбалтлага.

– Все, наверное, по 58-й?

– А ты как думал?! Она самая, любимая статья нынешних вертухаев… А кстати, видел памятник Пушкину?

– Это который в центре лагеря?

– Да, из кирпича и бетона, в этом году установили к столетию роковой дуэли. Его автор тоже тут срок мотает. Мотал, вернее… Авиатор, художник и священник Николай Бруни, с этим я пару раз общался. Рассказывал, что его предок Фёдор Бруни одним из первых рисовал Пушкина на смертном одре. Видал, какая ирония судьбы! Этого же в шпионаже обвинили, якобы сотрудничал с французской разведкой. Между прочим, за памятник Бруни удостоился недельного свидания с женой.

– А почему мотал? Выпустили?

Олег помрачнел, глубоко затянулся и загасил докуренный практически «в нуль» чинарик о доску.

– На днях суд был, к высшей мере приговорили. Якобы внедрял религиозные традиции среди заключённых. Отправили в расстрельный лагерь на реку Ухтарка. Может, уже и расстреляли, сразу по прибытии.

Мы молча сидели, думая каждый о своём. Надо же, а вот отца Иллариона, который в пяти метрах от нас сидит, ящики сколачивает, не трогают. Или тоже уже на мушке у лагерного начальства? Как я понял, этот Мороз – жук себе на уме: мягко стелет, а спать жестковато.

Вечером, когда более-менее свежие мы, работавшие в пределах лагеря, и измученные вторым днём пахоты на скважине политические собрались в бараке, появился Северцев. Румянец с морозца придавал его лицу какое-то новогоднее выражение. Как оказалось, такая мысль посетила меня в тему.

– Так, граждане осуждённые! Новый год через неделю, и по такому случаю в клубе к вечеру 31 декабря готовится праздничный концерт с участием художественной самодеятельности. По случаю празднования Нового года рабочий день будет сокращён. В концерте помимо осуждённых участвуют и вольнонаёмные. Почти каждый отряд делегировал участника, пока кроме нашего. Может, у кого-то есть талант к песням или пляскам? Никто не хочет поучаствовать в мероприятии?

Все молчали, молчал и я. Если решил не выделяться, то и нефиг резвиться лишний раз, лезть на рожон. Хотя другой на моём месте мог бы и заявить, что занял второе место на городском конкурсе художественной самодеятельности города Одессы и его приглашал в свой оркестр сам Утёсов. Но я поставил себе задачу спокойно отмотать срок и выйти на свободу пусть и со справкой в кармане, но полноценным, как принято выражаться, членом общества. Слышал, правда, что зэкам предлагали воевать в штрафбатах, о том и сериал неплохой видел, вот только не помню, когда их ввели. Пожалуй, к 1943-му штрафники уже вовсю проливали кровь, искупая свою вину, [27]так что при желании и я могу успеть повоевать в составе штрафного батальона, ежели поступит такое предложение. Либо дождаться освобождения и потом уже прийти на призывной, попросить зачислить меня в ряды Красной армии хотя бы рядовым. Или всё равно в штрафбат отправят как неблагонадёжного?

Блин, не навоевался, родимый. Мало тебе было чеченских баталий, теперь вот на Великую Отечественную потянуло… Да, потянуло! Если все по углам зароются, то кто Родину будет спасать?! Высокопарно? Есть немного, но суть от этого не меняется. Понятно, что и без моего участия в предыдущем витке истории СССР разбил гитлеровскую Германию, но я же сам себе не прощу такого малодушия!

Правда, ещё вопрос, доживу ли я до момента, когда передо мной распахнутся лагерные ворота. Зашлют, чего доброго, в тайгу, и откину там коньки, несмотря на своё завидное по здешним меркам здоровье. Или выйду инвалидом, каким-нибудь чахоточным, как не дождавшийся конца этапа Петрович. Может, если не косячить, и удастся прокантоваться при заводике в более-менее благоприятных условиях.

Через день, так же вернувшись со смены, обнаружил в бараке осунувшихся Меченого, Клыка и Креста. Глаза Козьева горели злобой, и он не нашёл ничего лучше, кроме как докопаться до дневального, отвесив малахольному крепкую затрещину. Митяй с криком «За что?!» улетел в угол барака.

– Было бы за что – вообще прибил бы, – пробурчал Меченый, растягиваясь на шконке.

– Пожрать бы сейчас… – мечтательно добавил Клык. – Как утром бурдой накормили, так во рту ни крошки. А я все свои запасы ещё на этапе подъел.

– У меня сухарей малость осталось, – предложил я.