Виктор Тюрин - Хочешь выжить – стреляй первым [litres]

– Вы меня неправильно поняли, милостивый сударь. Вопрос был задан, так сказать, только для поддержания знакомства. Сам я из-под Одессы. Ну, раз вы из Петербурга, то я так понимаю, мы с вами не встречались. Два города – это не две соседние улицы. Впрочем, все зависит от человека. Есть такие люди, которых знать не хочешь и в упор не видишь. Взять хотя бы наших бывших соседей по площадке Пшесинских. Берет деньги на неделю, отдает через год. Ворюги, которых свет не видел! Мое счастье, что я не одалживал им денег, иначе бы приехал сюда в одном исподнем. Извиняйте, что отвлекаю пустыми подробностями, сэр, но я другое хотел сказать. В свое время я знал нескольких господ из Петербурга. Может, вы знали господина статского советника…

– Стоп, старик! Болтать будешь на кухне со своей Сарой, а у меня к тебе дело. Хотя, подожди. Ты когда приехал в Америку?

– Ох, сэр, извините меня! Я до сих пор не представился. Лазарь Моисеевич Кац. Мещанин. Сошел с грязного корыта, которое в газетах почему-то называют современным кораблем, три месяца назад. Мы рассчитывали, что попадем в великую страну свободы, равенства и братства. И что? Вы меня извините, но что это за братья такие, которые прямо на ходу с тебя штаны норовят снять?! А взять это хваленое равенство! Я вам так скажу…

– Хватит! Чем занимался дома? Языки знаешь?

– Английский. В меньшей степени немецкий и французский языки. А насчет… того, чем занимался… Как вам попроще, господин хороший, сказать… Жена, дети. Кушать хотят. И даже три раза в день.

– Говори, как есть. И коротко.

– Бухгалтером в порту. И это… Короче, обнаружили хищения в особо крупных размерах. Завели дело на этих воров, а те видят: бедный, старый еврей – есть на кого свалить! Я, конечно, еврей, но не дурак! Поэтому они там – дают показания, а я здесь – на свободе!

Даже сейчас, когда вроде как хвастался своей изворотливостью, он смотрел на меня печальным и кротким взглядом, сложив на животе руки. Его поза прямо излучала покорность и смирение, как бы говоря: я бедный, старый еврей, не делал никому ничего плохого. Пожалейте меня, несчастного!

«Ловкач и пройдоха. Глаза чуть ли не ангельское смирение и вселенскую скорбь изображают, а ведь сам настороже. Рассказал сказку о гонениях на бедного еврея и смотрит, как отреагирую. Актерская игра, между прочим, так себе. Теперь посчитаем. Бухгалтер. Работал в порту. Знает языки. Три плюса против одного минуса. А что вор, так мы тоже не святые. Да и земляк, как-никак. Будет как-нибудь интересно поговорить с ним об этой России».

До Каца я имел пару бесед с выходцами из Российской империи, но это были простые матросы, отставшие от своих судов. У них были свои чисто собственнические понятия о жизни. Основными предметами, входящими в этот потребительский набор, были: деньги, семья, вера в Бога и царя-батюшку. Впрочем, вполне возможно, мне попались не те люди.

– Лазарь, если через две недели я получу толковые и ясные объяснения, как воруют портовые чиновники, можешь считать, что у тебя есть работа.

– Извините, сэр, но вы меня явно с кем-то путаете! Я вам только что пытался объяснить, что являюсь невинной жертвой заговора…

– Ага! Ты еще про мировой заговор против евреев вспомни!

– Вот видите! Вы сами все прекрасно знаете!

– Хватит дурака валять! Или тебе еще не объяснили, кто я?

– Нет, сэр! – в его глазах мелькнул страх. – Ваши мальчики схватили меня за шиворот и привезли сюда, совсем ничего не объяснив. Честно говоря, сэр, мне не хотелось бы думать, что я совершил ошибку, приехав в Америку, после того как узнаю, кто вы. Хотя дело, похоже, идет к этому.

Последнюю фразу он произнес тихо, почти прошептал, но я услышал.

– Меня здесь знают под именем Джон Непомнящий Родства. Для меня не играет роли, ни что ты вор, ни что ты еврей. Для меня главное, чтобы ты хорошо работал. Поможешь – будешь работать у меня бухгалтером. Нет – вали прямо сейчас домой.

Сейчас маска болтливого еврея с Привоза исчезла, и на меня смотрел человек, который очень хотел жить. Ему было страшно, но он старался держать себя в руках.

– Наслышан о вас, сэр. Говорят, что вы… страшный человек, но в то же время человек слова. Так, у меня действительно есть выбор?

– Да.

– Зато, как ни горько это признавать, у меня нет выбора. Я согласен.

– А почему я страшный?

– Люди разное болтают, сэр.

– Давай выкладывай!

– Сэр, это нечестно, я в Америке только три месяца. Ваши люди должны больше знать, – и он слабым кивком головы показал на Томми.

Я перевел взгляд на своего бригадира.

– Томми, ну-ка скажи, что про меня в порту говорят.

Тот бросил злой взгляд на Лазаря:

– Босс, я не понял ни слова из вашего разговора, но что бы не говорил этот вонючий…

– Том!

Тот опустил глаза в землю, выдержал паузу и только потом начал:

– Да это только слухи, босс. Ты же знаешь, Джон, чего только народ не говорит. Вот недавно слышал про ведьму… Понял, босс! Болтают про кладбище, на котором ты живьем хоронишь своих врагов. В общем… это все, босс.

– Да-а-а, – протянул я, даже не зная, что на подобные слова можно сказать, но зато мне теперь стала понятна подоплека косых взглядов и отчужденность работающих в порту людей, с которыми меня изредка сталкивали дела. До этого я воспринимал это как обычный страх по отношению к бандиту, с которым лучше не связываться, а теперь оказывается, что дело не только в этом. Ощущать себя злодеем из ужастика было бы смешно, если бы я не жил во второй половине девятнадцатого века, где люди с большим удовольствием верили в небылицы, чем в реальные вещи. Слепая вера в бога и дьявола, простота взглядов на жизнь и смерть, незнание сути вещей и законов природы делало умы людей незащищенными, а значит, восприимчивыми к любым проявлениям непонятного. Они легко верили в ведьм, оборотней и прочую чертовщину, так почему им не поверить в сумасшедшего убийцу, имеющего собственное кладбище!

«Личное кладбище! Придумают же! Вот кого бы я точно закопал на нем, так это автора этой выдумки».

– Послушай, Кац, ты вроде умный человек, так почему можешь верить в такие глупости?! А! Хватит об этом. Даю тебе две недели, Лазарь. Теперь держи пятьдесят долларов. Мне нужно, чтобы ты о деле думал, а не о хлебе насущном.

Бумажка в пятьдесят долларов взбодрила старого еврея лучше моих слов. Выпрямился, глаза заблестели, даже где-то помолодел.

– Приложу все свои усилия, милостивый сударь. Но мне может понадобиться помощь, как тут быть?

– По денежным вопросам – ко мне. Набить морду – к Тому! – тут я перешел на английский язык. – Том, скажешь своим парням, чтобы… Бухгалтеру всемерно оказывали помощь. Да-да, не смотри на меня так, Лазарь! Будешь зваться с этого момента Бухгалтером!