Владимир Мельник - Оперативный простор [СИ]

Окрестности г. Ростов-на-Дону. 25 ноября 1941 года

«Девятьсот девяносто восемь! Девятьсот девяносто девять! Тысяча!» – подумал Лев Самойлович и, выронив станины орудия, упал на землю. Считать вслух шаги, как в первые два дня уже не было сил. Но за сегодня уже десятая тысяча. Где-то неподалеку «работала» тяжелая артиллерия и шел напряженный бой. Значит рядом свои! Ну, наконец-то! Отдохнув с десяток минут, Свешников снова впрягся в пушку и потащил ее за собой, несмотря на то, что уже начало рассветать. Ведь фронт может откатиться еще дальше, поэтому надо торопиться. Звуки боя приближались, но постепенно накал все больше и больше спадал. Когда уже совсем стало светло, канонада стихла до отдельных очередей и непродолжительной трескотни автоматов, сухих винтовочных выстрелов. Неожиданно Свешников увидел кромку небольшой рощи. Какое-то первобытное, доисторическое чутье подсказало, что надо идти туда. Там свои! Он сам не знал откуда появились новые, свежие силы в измученном тяжким физическим трудом, голодом и холодом, теле артиллериста. До рощицы было не больше полутысячи метров. С звериным рычанием Лев потащил свою ношу. Даже если там уже нет частей Красной армии, то там хотя бы можно укрыться и отдохнуть. Когда до цели было уже не больше сотни шагов, солдат услышал за спиной рокот двигателя бронетранспортера. Оглядываться было некогда — надо укрыться, а уж потом посмотрим, кто там...

Неожиданно рядом вжикнула очередь из пулемета. Свешников прибавил ходу. Еще один веер пуль — одна из которых ударилась в щит орудия и с визгом отрикошетила. Следующую порцию свинца он не услышал, а только почуствовал тупой удар в спину и правую руку. Больно не было, только упал на колени. На губах запеклась пена, как у загнанной лошади. Снова поднялся и с двойным усилием остатков быстроугасающих сил потащил «Прощай Родина!» дальше, к спасительной роще. Вдруг в гуще кустов появилась короткая вспышка и над головой просвистел снаряд. Лев упал, но сил подняться уже не было совсем. А мозг сверлит одна и та же мысль: «Скорей! Скорей! Там свои! Вставай, ёб твою мать! Надо идти!» Как ни пытался он сдвинуться — ничего не получалось, только жаркое дыхание и пар изо рта. И только сейчас он почуствовал острую боль, которая заполнила все его существо, но мОчи на крик уже тоже не было. Перестрелка и шум моторов быстро стихли. Непривычная, пугающая тишина... Свешников лежал лицом вниз, а станины орудия больно сдавили тело. Послышалась русская речь, чьи-то сильные руки перевернули его большое, некогда сильное тело, начали шарить по карманам.

– Глянь-ка Федотов, он ышшо живой кажися! – воскликнул кто-то.

– А мож енто диверсант переодетый! С них станется! И не такие коленца выкидывали! – ответил мягкий баритон.

– Так чаво с ым делать-то?! Можа сразу кокнуть и не возиться?!

– Дурачина ты, Барков, пустить в расход человека завсегда успеется. Ты ж глянь на яво! Глянь какой худюшший, измочаленый! Ну, в аккурат шкелет, а не человек. Можа намаялся «в колечке-то», а ты «кокнуть»... Вот чаво я те скажу, давай-ка, сымай плащ-палатку, потащим яво до литинанта,а уж он пущай решает, чаво с ым делать-то.

– А чаво мою-то плащ-палатку сразу-то?!

– Вот щас как дам промеж рог!

– Да я енто, ничё...

– Ничё он, понимаешь! И перевяжи яво, а то кровищей изойдет да помрет из-за глупости твоей...

Пока Барков возился с раненым, подошли еще человек пять и покатили орудие в рощу. Федотов тем временем срубил лопаткой две жердины и соорудил носилки из плащ-палатки. Мерное покачивание убаюкивало, но саднящая боль в спине и руке не давала провалиться в забытье. Глаза смотрели на верхушки деревьев... В голове крутилась только одна радостная мысль: «Я у своих! Я дошел!».

Заруднев прикурил очередную сигарету и откинулся на спинку стула.

– Костя, а ты чего по городу с оружием ходишьПендосы тебя того... не трогают– спросил Зарубин.

– Так я днем руковожу местным отрядом полицейских сил, ну, а ночью — добавляю нам же работы. – с довольной улыбкой ухмыльнулся Константин.

– Так ты это... «оборотень в погонах», – со смехом сказал я.

– Ну, что-то типа того, – засмеялся в ответ подпольщик.

– А что за полицейские силы– спросил Валера.

– Ну, я так понял, что у пендосов нет лишних людей следить за правопорядком на захваченных территориях, вот и решили создать из местного населения.

– А-а-а, так ты типа полицай! – гыгыкнул Зарубин.

– Я где-то тебя раньше видел. – задумчиво произнес я. – Может быть в Севастополисе?

– Вполне возможно — я был депутатом тамошнего Ленинского райсовета.

– Слушай, а не ты ли паспорт сжег на Нахимова?

– Ну, да, только не паспорт, а оккупантский окровский аусвайс. И не только сжег, но и растоптал, и выкинул в урну.

– Да один хрен, как он называется. Ты бы еще сверху кучу напердАл, – с ухмылкой сказал Зарубин.

– Гы-гы! Представляю зрелище: под блики вспышек фотоаппаратов, Костя, сидящий на урне со спущенными штанами, с выпученными глазами, в позе «орла». А потом подписи в газетах под фотографиями: «Депутат Ленинского райсовета города-героя Севастополиса срет на окраинскую государственность» или «Потуги Кости не напрасны»... – заржал я.

– Да ну вас нах..й! – вытирая выступившую от смеха слезу, сказал Заруднев.

– А как вообще здесь «обстакановка»Ну, какие в городе группировки и вообще... – спросил я.

– Да я удивляюсь, как вам вообще целыми удалось добраться сюда. Короче, наиболее крупные «легальные группировки» – это татарская, ею рулит Жемилев и наша. А так, еще по мелочи несколько десятков банд из уголовников, отстрелом которых мы занимаемся параллельно с устройством «веселой жизни» пендосам. Ну, еще куча «диких стрелков».. Вот поэтому и удивляюсь, что вас не подстрелили.

– Неужели этот старый пердун Мустафа еще жив– удивился я.

– Да он еще нас с тобой переживет. Татарву привлекают в основном для зачисток и карательных операций, а нас — для оперативно-розыскных мероприятий. Пендосы не дураки, стараются обстановку не накалять — берегут нас и патроны: вместе работать не ставят. Например: сегодня мы чистим Богдановку от уголовников и «диких», а они в это время в Ак-Мечети утихомиривают исламских фанатиков. Знают ведь, что может все закончиться стрельбой. У меня с Жемилевым договоренность — друг друга не трогать. Поэтому где-то на их «деятельность» мы закрываем глаза, а где-то они «недосмотрят».

– А как с уголовниками и «дикими»?

– А вот на них мы и «охотимся». С «дикими» еще можно как-то договориться и переманить на свою сторону, а вот с уголовниками разговор короткий — к стенке и в расход.

– Хорошо ты устроился, Костя. – с ухмылкой сказал Валера. – Днем отстреливаешь зеков, ночью — пендосов и те же американцы тебе еще за это платят и обеспечивают.