Александр Михайловский - В закоулках Мироздания

– Ну вот и хорошо, – подумала я, машинально сжав кулак в жесте «йес!» и удовлетворенно кивнув своим мыслям, в то же время продолжая ненавязчиво наблюдать за Антоном. Женщины как раз отправились мыть посуду, а наш великий педагог и хореограф увлеченно занимался тем, что развлекал Асю и Яну. То и дело до меня доносился заливистый смех, а порой я слышала странные звуки и выкрики, по которым можно было догадаться, в какую игру они играют. А играли они в «Крокодила» – ну это когда кто-то один изображает животное, а остальные угадывают, какое именно. Обычно в эту игру играли только дети, а педагоги – кроме вашей покорной слуги, разумеется, у которой вечно детство в одном месте играет – считали недопустимым кривляться перед воспитанниками. А уж Антон с его болезненным самолюбием… от него-то я точно такого не ожидала.

Но теперь на него любо-дорого было посмотреть. Я давилась от смеха, глядя как он, такой тощий и нелепый, напустив на себя преувеличенно важный вид, уселся на корточки и прижал к бокам согнутые руки. Неестественно выгнув назад спину, он резко поворачивает голову то в одну, то в другую сторону, пытаясь изобразить… хм, а кого?

Девчонки тоже озадаченно хмурились, глядя на воспитателя.

Внезапно ужасная догадка кольнула меня прямо в сердце – а не сошел ли наш Танцор с ума?! Я уж было собиралась напрячься, чтобы заглянуть в его голову, но тут Яна захлопала в ладоши и закричала:

– А я знаю, а я знаю!

– Ну, говори! – нетерпеливо сказала Ася.

– Орел! – торжествующе произнесла та, – правильно, Антон Витальевич?

Тот расплылся от удовольствия и похвалил девочку за сообразительность. А я успокоилась, убедившись, что Антон вполне адекватен, разве что слегка возбужден.

И тут я заметила, что местные подростки, что стояли поодаль словно неприкаянные, с интересом наблюдают за игрой. Вскоре несколько из них, поощряемые неугомонным Аяксом, решились присоединиться. Димка и Митя также приняли участие в любимой игре. Естественно, все трудности общения успешно преодолевались с Димкиной помощью, и вскоре я могла с удовольствием наблюдать смешанную команду своих и местных – которые, собственно, с некоторых пор уже тоже мои.

Я же, видя, что общение детей имеет перспективную тенденцию, тем более что они находятся под присмотром, решила подойти к капитану Серегину, который, как мне показалось, размышлял над чем-то очень важным. Рядом с ним стоял отец Александр и они оба были чем-то всерьез озабочены.

Командир, сидя в тени под навесом, задумчиво рассматривал что-то, лежащее на его ладони.

– А, Птица, – сказал он, подняв на меня глаза, – а ну-ка, взгляни на эту штуку и скажи, что ты о ней думаешь…

Он протянул ко мне ладонь с лежащим на ней предметом. Даже не знаю, как описать те чувства, что я испытала, разглядев, что это за вещь… Я не хотела верить своим глазам, но это было именно то, что я больше никогда не ожидала увидеть – то, что было забыто, отброшено и похоронено в памяти ценой неимоверных усилий… И вновь ошеломляющие воспоминания нахлынули на меня, пробуждая целую гамму мучительных переживаний…

– Птица, что с тобой? – встревожено спросил Серегин, тряся меня за плечо, – ты чего так побледнела?

Откуда-то передо мной возникла Ника, она обняла меня своими крепкими руками, и, переглянувшись с капитаном, отвела чуть подальше, в закуток за поленницей. Там она усадила меня на какое-то подобие табуретки, и, сев на поленья напротив, успокаивающе накрыла мою ладонь своей.

– Ты чего, подруга? – озабоченно сказала она, – тебя это кольцо так напугало?

– Нет… – я покачала головой, – просто я вспомнила не очень приятный эпизод из своей жизни…

– Ну ладно, ты давай успокойся, – Ника ободряюще похлопала меня по руке, внимательно вглядываясь в мое лицо, – а то на тебе лица нет. Может, водички тебе принести, а?

– Нет, Ника, не надо водички… – пробормотала я, – я уже в порядке.

Я и вправду уже пришла в себя. И почему я такая эмоциональная? Наверное, этого я не в силах изменить в себе. Нервишки определенно сдали у меня от всех сегодняшних впечатлений, а этот новый дар забрал слишком много энергии. Теперь я чувствовала себя так, словно мои нервы были оголены… Но почему-то сейчас я не хотела бы, чтобы это состояние исчезло, как исчез психологический стресс у девочек после Димкиного вмешательства. Мне надо было пережить все эти чувства заново – пусть это и больно, и страшно – но что-то подсказывало мне, что так будет правильно. Выговориться… Открыться навстречу чужому чуткому сердцу… Рассказать то, что было спрятано глубоко в моей душе, освободиться, наконец, от этого тяжкого груза, что никогда не давал мне забыть ту боль, хотя я и пыталась. Мне не нужно помощи и утешения – нет, совсем не этого я ждала. Просто выплеснуть все это, отпустить на волю… И снова стать по-настоящему свободной и легкой, как птица. И опять обрести умение испытывать чистую радость и безоговорочно доверять своему сердцу…

Ника слушала меня внимательно, и я была безмерно благодарна ей. В этот момент я была предельно откровенна. Впервые эта история вырвалась наружу и достигла человеческих ушей. Какое же это облегчение! Ошибкой было думать, что, тая произошедшее в сокровенных и глубоких тайниках собственной души, я смогу освободиться от того ощущения потери, пустоты и невнятной тоски, накатывающей на меня временами словно ниоткуда.

…Это случилось два с половиной года назад… Глеб был хорошим, добрым и интересным парнем, приехавшим к нам учиться с Украины, и мы любили друг друга… Все было хорошо, пока кто-то из его украинских друзей, «черных копателей», не подарил ему одно кольцо. Точно такое же, как и то, что показал мне сейчас Сергей Сергеевич. Помню, с какой гордостью Глеб мне его показывал, и глаза его при этом горели от возбуждения – ведь это же настоящее эсэсовское кольцо – «Мертвая голова»! Необычайно редкий артефакт. Но я не разделяла его восторгов. Кольцо казалось мне зловещим и неприятным. Ухмыляющийся череп и непонятные символы внутри кольца создавали ощущение чего-то чуждого и враждебного. По-своему оно было, конечно, красивым, но содержащийся в нем посыл внушал мне мистический страх, хотя тогда я не особо верила во всякую оккультную чепуху. Я знала, что Глеб ни за что не выбросит это кольцо, но просила хотя бы не надевать его. В ответ на это он только смеялся, и демонстративно его надевал – вот, мол, видишь, ничего не происходит, я не превращаюсь в демона…

Но настал такой день, когда неуловимые и постепенные перемены в нем обрели ужасающую отчетливость. Я не узнавала своего любимого – он стал раздражительным и холодным. Мне все еще хотелось верить, что это он – мой любимый Глебушка, мой родной и близкий человек, но с леденящим чувством я каждый день обнаруживала в нем все новые и новые признаки словно бы другой сущности. Он очень быстро менялся, и эти перемены пугали меня. Изменился его взгляд, и даже голос. Странные книги появились в его компьютере – я старалась не вникать, чтобы не накручивать себя, но книги эти и картинки были связаны с чем-то оккультным – там были разные символы, знаки, и Глеб все это на полном серьезе изучал, при этом злясь на меня, когда я пыталась насмешничать над этим. Куда девался славный, добродушный парень, любящий животных, пишущий стихи и мечтающий о путешествиях? Он похудел, стал подолгу впадать в состояние, когда он словно бы не реагировал ни на что, а прислушивался к чему-то внутри себя. То и дело он брал из коробочки это кольцо, и только тогда на его лице появлялись какие-то эмоции. Он надевал это жуткое кольцо на палец, любовался им, при этом на его лице играла улыбка – но не та, открытая и жизнерадостная, а другая – словно это улыбался совсем чужой человек, и не было в этой улыбке радости, а шло от нее ощущение какого-то злобного ликования… А я была уже беременна, и втайне надеялась, что это известие вернет мне моего веселого и общительного Глеба. Когда-то он говорил, что, если это произойдет, мы сразу поженимся, и тогда я не сомневалась, что так оно и будет. Но, когда я, задыхаясь от радостного волнения, сообщила ему эту чудесную новость, он остался совершенно равнодушным. Я не могла в это поверить, и слезы брызнули из моих глаз – слезы боли и разочарования. А он заявил, что у него другие планы на жизнь, и со мной и ребенком они никак не связаны. И я подумала, что проклятое кольцо тому виной… И я бросилась к той коробочке и выхватила оттуда эту омерзительную вещь с намерением выбросить ее в окно, но тут Глеб, словно коршун, налетел на меня и сбил с ног. Он вырвал кольцо из моей руки, сказав мне, чтоб я никогда не смела трогать его вещи, и в голосе у него было столько ненависти и злобы, что я содрогнулась. А после этого он принялся избивать меня ногами. Я даже не чувствовала физической боли – душевная боль была намного сильнее. Его остановил звонок по телефону. Разговаривая, он вышел из комнаты, а я же, с трудом поднявшись, добралась до двери и ушла. Он не обратил на меня никакого внимания.