Александр Михайловский - В закоулках Мироздания

– Спасибо, отче, – поблагодарил я, – и с этим мы тоже разберемся. Ведь и мы сами такие записные обманщики, что еще надо поискать. Но не ответишь ли ты мне еще на один вопрос?

– Отвечу, сын мой, – усмехнулся отец Александр, только вот к кому будет этот вопрос – к хозяину этого тела, или к его гостю?

– Скорее второе, – ответил я. – Мне хотелось бы знать, не повредит ли Птице навязанная ей тобою роль божества, властвующего над душами своей паствы. Я посмотрел на то, как они к ней теперь относятся, и с моей точки зрения, это даже хуже, чем прямое рабство, ибо из рабства можно убежать, а из такого слепого поклонения нет.

– Это действительно хуже, чем рабство, – подтвердил мои опасения тот, кто говорил голосом отца Александра, – но за Птицу ты можешь не опасаться. Она не вампир, не собственница, и не будет эксплуатировать души этих людей, как Гермесий. По сути, этот исходящий от них поток ей совершенно не нужен для выживания, и она, ошарашенная всеми этими новыми для себя ощущениями, чисто подсознательно старается сократить его до минимума.

– А обойтись без этого было нельзя? – спросил я. – Черт с ней, с этой повышенной лояльностью, но мне все равно как-то не по себе от такой компании.

При упоминании черта тот, кто говорил голосом отца Александра, немного поморщился.

– Нет, сын мой, – сказал мне он, перебирая четки, – по-иному было нельзя. Во-первых – оставить их за Гермесием – это значило получить шпионов и вполне вероятных диверсантов в собственном лагере. Гермесий еще тот плут и я не собирался вот так, за здорово живешь, давать ему в руки оружие против вас. Во-вторых – взять их на себя я тоже не мог, этот мир не находится в моей компетенции и такой шаг был бы первым на пути его аннексии, чего я не хочу. Не в моих правилах нарушать уже заключенные договора, по крайней мере, пока их придерживается противоположная сторона. В-третьих – разорвать связь этих людей с Гермесием и отпустить их на все четыре стороны я тоже не мог. Точнее, чисто технически сделать это я мог, но при этом я обрек бы их души на медленное психическое иссыхание и мучительную гибель. Ведь для большинства вас, людей, за исключением отдельных выродков-эгоистов, очень важно знать, что ты кому-то нужен, ценен и кем-то любим – и это чувство должно быть взаимным. Для этих людей не было ничего хуже, чем получить на том конце ментального канала пустоту вместо божества, принимающего твое поклонение. В-четвертых – Птица добрая, хорошая девочка и ей не очень-то приятен тот приторный мед обожания, к которому местных приучили эти мелкие прохвосты. Мне даже немного интересно, насколько быстро будет восстанавливаться психика перешедших под ее покровительство людей. Ведь она их действительно всех любит, и рано или поздно они тоже ответят ей взаимностью. К тому же этот опыт весьма и весьма расширяет ее горизонт развития, что может очень сильно понадобиться и ей, и вам в будущем, ибо мои возможности в этом мире сильно ограничены, а мальчик, которого вы называете Димой Колдуном, еще всего лишь ребенок. Ему еще расти и расти, и слишком частые и чрезмерные психические нагрузки могут привести к тому, что это мальчик вырастет закоренелым мизантропом, которому ненавистен сам вид людей.

– Понятно, отче, – кивнул я, – просто местные большей частью напоминают мне каких-то анимированных кукол, зомби, поднятых из могил злым колдуном и слепо исполняющих какие-то прописанные для них давным-давно ритуалы. Ни проблеска мысли, ни искры сознания – ничего, и даже эмоции у них какие-то ненастоящие. Подростки немного поживее, поактивнее, но и там заметно что-то вроде наброшенной на них сети, не оставляющей за ними никакой внутренней свободы. Причем, фанатики, с которыми мне приходилось иметь дело, ведут себя в обычном общении гораздо свободнее аборигенов этого мира. Даже пленный тевтонский рыцарь выглядел для меня больше человеком, чем они.

– Будем надеяться, что это у них пройдет, – сухо ответил отец Александр, – но при этом учти, что даже частичная ремиссия может занять весьма длительное время.

– Очень хорошо, – сказал я, – буду надеяться, что наши новые спутники, а особенно спутницы, станут в дальнейшем более человечными. А то некоторые из них уже проявляют чисто женский интерес ко мне и моим парням, а нам как-то неудобно отвечать им взаимностью, пока они находятся в таком подчиненном состоянии. Это какое-то скотоложество получается.

– Нет тут никакого скотоложества, – возмутился отец Александр. – Если женщина просит от тебя немного ласки и внимания, то дай ей это, и отнесись к ней не как к простому сосуду, в которое ты должен поместить свое семя, а как к живому и страдающему человеку. Ведь совсем бездушных среди них нет. И этот заряд душевности и внимания будет полезен для их душ, восстановление которых может резко ускориться. Но помни, что вероятность зачатия от этих контактов весьма велика, и именно твои дети будут отвечать за все, что ты натворишь в этом мире.

– Я все понял, отче, – произнес я, – и постараюсь исправить свою ошибку. Теперь мне хотелось бы знать, что нам делать с эсэсовским кольцом. Времени его плавить совершенно нет, а оставлять его неповрежденным – это навлечь на себя беду. Ведь оно может работать в качестве маяка?

– Да, это так, это кольцо действительно может работать в качестве маяка для других владельцев подобных колец, и разрушить его будет тоже не очень просто. Для того чтобы я мог изгнать из металла впечатанную в него сатанинскую сущность, это кольцо надо расплавить в пламени кузнечного горна, а это пока невозможно. В качестве полумеры можно сперва попробовать расплющить кольцо молотом, разбив череп и сопутствующие ему руны, в которых заключена значительная часть силы… При этом должна исчезнуть точная наводка на это кольцо – вместо конкретной точки мысленные локаторы владельцев подобных колец увидят некое расплывчатое пятно немалой площади. Ну а потом, в более спокойной обстановке, остатки кольца можно будет и расплавить, окончательно прервав его связь с силами зла.

Сказано – сделано. Кольцо было уложено на походную тевтонскую наковальню, а за молот взялся Зоркий Глаз – самый здоровый из моих ребят, как пушинку таскавший тяжеленный «Печенег» с примкнутой патронной коробкой. Отец Александр, наблюдавший за этой операцией, сказал, что в этот момент от кольца исходили волны страха и отчаяния, как от преступника, лежащего на плахе. Колдун тоже был тут – стоял, прижавшись к священнику и сжимая тонкими пальцами свой амулет, а вот Птицу я отослал подальше, вместе с Мастером руководить подготовкой к отъезду. Уж слишком травмирующие воспоминания были у нее связаны с такими же кольцами.

Удар молотом и почти ощутимый ультразвуковой визг, от которого мы все поморщились, а Колдун даже болезненно скривился. Раз отец Александр сам настоял на его присутствии, значит, зрелище казни артефакта заряженного магией зла, совсем не считалось тем негативным опытом, который может повредить неокрепшей детской психике.