Валерий Елманов - Проклятое золото храмовников

Мелькнула мысль поискать торжище, а на нем литовских купцов. Авось если показать перстень Гедимина, помогут. Но стоило ему обратиться с вопросом о местонахождении рынка к первой попавшейся женщине средних лет, как она испуганно шарахнулась от него. Шедший навстречу мужик вместо ответа принялся в открытую разглядывать его, не скрывая своего любопытства, после чего посоветовал обратиться к какому-то швецу.

А погоня все слышнее. Не иначе боярин смекнул, что его обидчик попробует найти обходной путь, не рванет напрямик, и послал своих людей в разные стороны. Петр огляделся и шмыгнул в какой-то тесный проулок. Имелся риск, что он заканчивается тупиком, но зато больше шансов, что в него вообще не заглянут. Оставалось пройти по нему подальше вглубь и…

Стоп! Сангре остановился как вкопанный и уставился на карнизик над воротами. Резьба на нем отчего-то показалась ему чертовски знакомой. Видел он этих стремительных змеек, и не далее как вчера, когда… Ну точно, именно здесь они побывали накануне с Уланом и Пушатой в тщетной попытке купить терем у некой боярыни, собравшейся в монастырь.

Он громко постучал в калитку, и едва та открылась, как он торопливо скользнул вовнутрь. Вратарь тоже сразу признал одного из вчерашних посетителей и недоуменно уставился на него.

– Вот, решил попробовать снова поговорить с твоей боярыней насчет терема. Вдруг она сегодня подобрела, – начал Петр и, припомнив, как он вчера, после намека Пушаты, сунул караульному в руку крохотный огрызок гривны, чуть виновато добавил: – Я нынче без серебра, но чуть попозже…

Вратарь с чудным именем Алякиш обиженно крякнул, сообщив:

– А мне боярыня за твоего товарища вечор всю плешь проела. Сказывала, де, вовсе выгонит, ежели я впредь хошь одного басурманина впущу.

– Но я-то не басурманин, – резонно возразил Сангре. – А больше со мной никого нет.

Тот выглянул на улицу и удивленно констатировал:

– И впрямь никого. А лошадь твоя игде?

– А я ее… у другого продавца оставил, – небрежно отмахнулся Петр.

– И… шапку?

– Точно. Да от него идти-то до вашего терема всего ничего, вот и решил не одеваться.

Вратарь настороженно уставился на его руку, вновь оказавшуюся в крови. Сангре торопливо убрал ее за спину, посетовав в уме, что надо было повторно пройтись по ней снежком перед тем как войти.

Алякиш угрюмо поинтересовался:

– Дак а ныне-то чего тебе надобно?

– Сказал же, решил попробовать еще раз поговорить, – устало вздохнул Петр.

– Ты попробуешь, а с меня за твою пробу… – и Алякиш выразительно постучал себя кулаком по шее. Намек был ясен и Сангре пообещал:

– Не обижу, поверь. Дельце выгорит, гривну подарю. Хотя… – он на мгновенье призадумался, – могу и так подарить, если мою просьбу выполнишь.

– А велика ли просьба?

– Да пустяк. Надо слетать на постоялый двор, что на Литовском тракте, – и Петр торопливо пояснил, что ему нужно от караульного. – А чтоб боярыня Изабелла тебе поверила, передай ей перстень, – и он, сняв с шеи цепочку с подарком Гедимина надел ее на Алякиша. – Когда приведешь сюда моих людей, я с тобой рассчитаюсь. Все, топай, да побыстрее.

О том, что литвины могут проигнорировать испанку, Сангре не думал. Точнее, старался не думать. Да и не должно было такого случиться. Помнится, он по пути в Тверь, на последнем из привалов тщательно проинструктировал и ее, и воинов. Инструктаж был кратким и ясным. Мол, всякое случается в жизни, в том числе и такое, что они окажутся не в состоянии приказать самолично. И если Михаил Ярославич примет их не ахти, а то и вообще велит посадить в кутузку, яму, острог или чего там у него имеется из мест заключения, они поступают под начало Изабеллы.

Пока шел к терему, прикидывал, с чего начать, чтоб не сразу получить от ворот поворот. Сегодня ему удалось зайти в дом – уже достижение, учитывая, что вчера боярыня стояла у крыльца и моментально отшила их. Ныне встреча с нею состоялась в жилой горнице. Едва Петр вошел, как она, прищурившись, опознала его и недовольно проворчала:

– Что, сызнова торговать мои хоромы прикатил?

Сангре мягко улыбнулся. На успех он не рассчитывал, но следовало по возможности улестить старушку, чтоб позволила отсидеться.

– Сызнова, Матрена Тимофеевна, – покаялся он. – Больно они у тебя нарядные. Одни наличники на окнах чего стоят. Да и внутри прямо-таки веет уютом, теплом домашним. Вот зашел и будто в своем детстве босоногом оказался. На все твоя воля, и коль опять откажешь, стерплю. Но не гони Христа ради, дозволь побыть немного, чтоб хоть недолго мальцом голоштанным себя ощутить. А про басурман не сомневайся – один я нынче.

– Ишь ты, – крякнула боярыня. – Ох и хитер. Опосля таковского и взаправду длань не поднимется на порог указать. Да и без нехристя пришел, потому чего ж, сиди. Чай лавку не протрешь. Счас девкам повелю, чтоб взвару [39]тебе принесли. Он нынче у меня славный получился.

А уж когда Матрена Тимофеевна заприметила окровавленную руку Сангре (у самого крыльца он протер ее снежком, но кровь продолжала сочиться), она и вовсе засуетилась, захлопотала подле. Мол, у нее как раз сидит знахарка, коя вот уже с месяц лечит ее, изгоняя своими травяными настоями камчук. [40]Правда, лечение движется туговато, камни из брюха выходить никак не хотят, зато ворочаются, периодически вызывая сильные боли, на что она не преминула пожаловаться. Дескать, ныне вроде как утихло, а вчерась цельный день страдала и ежели дальше так продолжится, она не токмо не отдаст неумехе обещанную вторую гривну, но и потребует вернуть первую, выданную вперед.

Петр глазам своим не поверил, когда на пороге появилась… Заряница. Та тоже остановилась как вкопанная, не понимая, как он тут оказался.

– Ну и чего застыла-то? – набросилась Матрена Тимофеевна на девушку. – Мое-то снадобье и подождать могет, опосля заваришь, а у него вишь раскровенилось. Не ровен час, антонов огонь приключится, яко у моего Васюка. Эй, Басена, где ты там? – окликнула она одну из дворовых девок и едва та появилась в дверях, принялась деловито распоряжаться. – Тряпиц чистых сыщи, но первым делом воды сюда принеси. И чтоб мигом, одна нога здесь, а другая… – девица, торопливо закивав, улетела.

– Она у меня шустрая, – успокоительно заметила боярыня. – Чичас все спроворит. А гдей-то ты так, милок? – Сангре замялся, не зная что сказать, но она понимающе махнула рукой. – Да ладно, можешь не сказывать. Сама зрю, на кулачках с кем-то бился. Я ить таковское, когда Васюк мой жив был, сколь раз видывала-перевидывала, не ошибусь. Но его лечбу я девкам не доверяла – завсегда сама перевязывала. Он у меня тож бедовый был, ершистый, страсть. Чуть чего не по ндраву, враз в кулачки.

– И красивый поди, в матушку свою, – с улыбкой предположил Петр. – Наверное, все девки в Твери по нему сохли.