Борис Батыршин - Крымская война. Соотечественники [litres]

– За нами из Севастополя вышли «Владимир», «Громобой» и «Херсонес», – напомнил вахтенный офицер. – Можно радировать им, чтобы прибавили ход. Если повезет, «Херсонес» часа через три тоже поднимет аппараты.

Старые, изношенные «М-5», стоявшие раньше на авиатендере, заменили куда более совершенными «девятками» с новехонькими, почти без налета, движками.

– Так и сделаем, – кивнул Зарин. – Командуйте, голубчик, стоп машина, и зовите палубную команду наверх. Будем спускать наших птичек на воду.

Митин поймал Эссена у трапа. «Финисты» покачивались на мелкой зыби возле борта «Алмаза»; мотористы, стоя на поплавках, проверяли контейнеры с нурами и ленты подвесных пулеметов.

– Реймонд Федорыч, может, возьмете с собой? – спросил Андрей. – Слышал, вы без бортстрелка, а я могу к пулемету встать…

Эссеновский наблюдатель, заменивший Кобылина (тот уже официально вошел в состав «сухопутной» эскадрильи), как назло, вывихнул ногу, свалившись с трапа во время ночного аврала. Лейтенант от души обматерил болвана – «Какого-растакого тебя наверх понесло, будто куркули боцманские сами не управятся!», – но сделать ничего не мог. Приходилось лететь одному, так что предложение оказалось весьма кстати.

Уже в «Финисте», когда Андрей стал осваиваться на новом рабочем месте, Эссен крикнул, перекрывая треск разогревающегося двигателя:

– Андрей Геннадьич, в ящике, у кормовой переборки, лежит одна штуковина. Поглядите, может, справитесь?

«Финист» с большой тройкой на фюзеляже взревел движком и, подпрыгивая на низкой волне, пошел на взлет. Эссен описал дугу над кораблями, помахал крыльями и развернул машину на норд-вест. Андрею же было не до прощаний: он озадаченно разглядывал извлеченный из ящика револьверный шестизарядный гранатомет РГ-6 «Гном».

«Ну Эссен, ну затейник! Но как управляться с этой дурой? Не признаваться же, что он, майор ФСБ, в жизни не держал в руках такое оружие?»

Ладно, как-нибудь разберемся… Андрей выдвинул приклад на телескопической штанге, взвел тугую пружину барабана и начал набивать гнезда сорокамиллиметровыми гранатами – осколочными и зажигательными вперемешку.

Иконников опустил бинокль.

Англичане наверняка будут действовать так же, как в апреле 54-го. Выстроятся двумя линиями и начнут бить из пушек по городу и судам в Практической гавани. Вон их там сколько…

– И вряд ли рискнут высадить десант, – согласился штурман. – Кораблей у них поменьше, чем в тот раз, а значит, и войск недостаточно.

Лейтенант Климов был переведен на «Казарского» с корвета «Андромаха». В апреле 54-го корвет пришел в Одессу сразу после набега англо-французской эскадры, команда даже поучаствовала в тушении пожаров в порту и городе.

Штурман поднял к глазам бинокль. Отряд держался к весту от эскадры, так что британских силуэты кораблей ясно рисовались на фоне светлеющего неба.

– Головным идет паровой линкор. Скорее всего, «Дюк оф Веллингтон», он почти не получил повреждений при Варне. За ним в кильватере два колесных фрегата и еще три парусных. Замыкают ордер два парохода, у них на буксирах какие-то лоханки, никак не разберу, что это…

– Ползут медленно, едва-едва шесть узлов. А что в охранении?

– На траверзе, ближе к нам – паровой корвет, еще два или три парусных шлюпа впереди и по сторонам от ордера.

– Негусто. И транспортов нет. Похоже, вы правы, Михаил Михайлович, десанта можно не опасаться.

– В Одессе сейчас стрелки шестнадцатой дивизии, – отозвался штурман. – И англичане наверняка об этом знают. Стоит им сунуться на берег – суздальцы с владимирцами их встретят, приходи, кума, любоваться!

После того как войска союзников в Крыму сложили оружие, два полка дивизии генерала Кривицкого, Суздальский и Владимирский, были переброшены морем в Одессу, на усиление Дунайской армии. Остальные части, Углицкий пехотный и егерский великого князя Михаила Николаевича вместе с приданными казачьими полками следовали на соединение с дунайцами сухим путем. А в скором времени в Одессу собирались отправить и части спешно формируемой в Евпатории Особой бригады, потому и послали отряд Иконникова на рекогносцировку.

Не зря, как выяснилось, послали…

– Итого – полтора десятка вымпелов, – подвел итог Климов. – Один линейный, паровой, три парусных фрегата, два колесных, четыре шлюпа. Только вот каракатицы, что они волокут в хвосте ордера… Александр Алексеевич, нельзя ли поближе?

Иконников задумался.

– Могут засечь с корвета. А, впрочем, бог с ним. Разглядеть нас на фоне темной стороны горизонта нелегко, да и не достанут, если что, из своей мелочи. Водяницкий? – крикнул он в переговорную трубу.

В ответ невнятно буркнуло.

– Скажи своим духам, чтоб полегче шуровали в топках. Пойдем на малых оборотах, не дай бог, будут факела над трубами – шкуры спущу!

– Вот это сюрприз! – удивлялся Климов. – Броненосные батареи, сразу две!

– Они, родимые, – подтвердил Иконников. – По Морскому корпусу помню: после октябрьской бомбардировки Севастополя император приказал заложить аж пять штук. Три – «Девастасьон», «Лэв» и «Тоннат» – участвовали в разгроме Кинбурна. Выходит, эти достроили раньше срока?

– Выходит, так. Наполеона III сейчас со всех сторон шпыняют за крымское позорище. Вы ведь видели последние газеты? Во Франции неспокойно, в Париже чуть ли не уличные бои. Может, они и решили с помощью этих утюгов подправить свою репутацию? Какая-никакая, а победа.

– Непонятно только, зачем их волокут к Одессе. Крепости, как в Кинбурне, здесь нет, береговые батареи – старье. Чего ради такие усилия?

– Никак не забудут полученных в прошлый раз тумаков, – усмехнулся Климов. – Я сам видел остов «Тигра» на отмели, да и другим крепко досталось. К тому же они пуганые после Варны, вот и дуют на воду.

– Что ж, тем лучше. Если бы не эти бронекорыта, англичане еще вчера были бы у Одессы. Штакельберг! Вызывайте «Котку», имею передать приказ.

Через несколько минут корабли разошлись. «Котка», развив пятнадцать узлов, пошла в обгон британского ордера, нацеливаясь на головной «Дюк оф Веллингтон». «Казарский» же подкрадывался на семи узлах с кормовых румбов, намереваясь выйти в атаку на французские броненосные плавучие батареи.

«Долгих Вам лет здравствования, мой драгоценный друг! Пишу под впечатлением краткого пребывания в Париже в мае сего, 1855-го от Рождества Христова, года. Будто ожили сцены, запечатленные в Ваших «Парижских письмах», с которыми мы имели удовольствие ознакомиться на страницах «Отечественных записок». Видимо, характер здешних обывателей, как и самый воздух города, который не зря называют столицей свободы, не меняется – в Париже происходит почти то же, что и 7 лет назад. Увы, Господь не одарил меня литературным даром, а потому позволю обратиться к Вашим строкам: