Борис Батыршин - Крымская война. Соотечественники [litres]

Иконников в сердцах выматерился. Как же, попадание! Влупили в белый свет, как в копеечку!

А может, и правда? У них не было времени толком проверить торпеды. Черт знает, сколько они пролежали на минных складах в Севастополе? Вполне могло и не сработать…

Теперь гадать поздно. Из двух торпед осталась одна, та, что лежит в аппарате «Казарского». Их малокалиберками эскадру не остановить, особенно это броненосное корыто. Древность, конечно, вроде североамериканской «Виргинии», но на дистанции в полторы мили, пожалуй, выдержит…

И в этот момент плавучая батарея окуталась клубами дыма. Мгновением позже до мостика долетел низкий рык, вода вокруг минного крейсера вскипела от падающего чугуна.

«Хорошо стреляют, черти! С первого залпа, считай, накрытие. Сколько у них время перезарядки – минута, полминуты? А, черт, не помню…»

– Правая на реверс!

Иконников отпихнул плечом рулевого и сам стал к штурвалу.

– Обе полный вперед!

Он бросал корабль из стороны в сторону; батарея снова ударила залпом, прямо по носу выросли низкие всплески. Отвратительно взвизгнуло над головой, сзади послышался мокрый шлепок, будто кусок сырого мяса с размаху бросили на железный стол. Лейтенант обернулся: рулевой, с которым они поменялись местами, валялся в луже крови, конечности его мелко подергивались.

Можно было пустить торпеду и с полутора миль, и с двух, не подставляясь под ядра. Но тогда и вероятность промаха вырастет многократно. Иконников не обольщался насчет выучки своей команды.

А торпеда всего одна. Промахнуться никак нельзя, вот и приходится рисковать…

– У аппарата, товсь!

Минер завертел штурвальчик, вскинул руку – «готово».

– Салотопов, руби дистанцию!

– Восемь кабельтовых, вашбродие!

– Пли!

Длинное масляно-стальное тело выскочило из трубы, облачко дыма от вышибного заряда унесло к корме потоком воздуха. А торпеда уже шла, волоча за собой пенную дорожку, прямо в бок броненосной махине.

«…девять… восемь… семь…»

На счете «три» грохнуло. Столб воды, смешанной с гнойно-желтым дымом, выметнулся выше кургузых мачт. Стрельба сразу прекратилась, только из головы британского ордера доносились «бабахи» пексановских орудий.

– Штакельберг!

– Я, Александр Лексеич!

– Радио на «Котку»: «Отойди на две мили к весту, занять место в ордере».

О плавбатарее можно забыть. После торпеды в борт у французов нет ни единого шанса. Как, впрочем, и у любой здешней посудины.

«…эх, жаль на «Котке» сплоховали…»

Иконников взглянул на часы. Четыре двадцать восемь. Совсем рассветлелось, над морем летел редкий туман, маслянистые волны прокатывались почти вровень с палубой. В такт их толчкам справа, на крыле мостика что-то скрежетало. Лейтенант покосился – так и есть, железные стойки, снесенные, видимо, тем же ядром, которое убило рулевого, повисли на обрывках лееров и с размахами качки скребли по обшивке.

– Боцман, на мостик! Прибрать тут все, немедленно!

Убитого сволокут вниз, наскоро замотают парусиной и принайтовят на машинном люке, чтобы не мешался под ногами. Крошечный «Казарский» – это не броненосец, бани, куда во время боя стаскивают мертвые тела, здесь нет.

– Осмотреться, доложить о повреждениях! Машинное, держать три четверти!

Лейтенант Климов поднялся по короткому трапу и встал рядом с командиром. Иконников заметил, что севастополец старается не попасть ботинком в кровяную лужу на железе.

– Вахтенный, что за кабак? Окатить палубу, живо поворачивайся!

И чуть посторонился, давая место матросу с брезентовым рукавом брандспойта. Климов суетливо попятился от струи воды, смывшей красное за борт, в низкие волны.

– Михаил Михайлович, надо повторить атаку. Торпед у нас больше нет, снаряды – старые чугунные гранаты. В каждом по фунту пироксилина, взрыв пустяковый, осколков, почитай, нету вовсе. В деревянном надводном борту дырок понаделаем, но чтобы под ватерлинию угодить – это вряд ли, будут рикошеты от воды. Что посоветуете? Я в этих посудинах не очень-то разбираюсь.

Мичман задумался.

– Можно попробовать разбить пароходам колесные кожуха, тогда они сразу лишатся хода. А если снаряд не разорвется на каркасе и пойдет дальше, в борт – не страшно, за кожухом как раз машинное. Если залетит туда – наделает бед. Потопить не потопит, а вот застопорить – это запросто.

За кормой дважды квакнул ревун.

– Вашбродие, «Котка» пишет: «Следую за мателотом»! – заорал Солодовников.

– Передавай: «Держать три кабельтовых», – крикнул в ответ Иконников. – Говорите, по кожухам? Комендоры у меня, Михаил Михайлович, неопытные. Они из этих пушечек в настоящем бою ни разу не стреляли. Половина сухопутные батарейцы, остальные и вовсе только-только к орудиям приставлены. Чтобы прицельно лупить по колесам, придется сближаться кабельтовых на семь, иначе только снаряды зря разбросаем.

– Семь кабельтовых – это дальняя картечь, крупная, – тихо сказал Климов. – У пароходофрегата десяток тяжелых орудий в бортовом залпе, плюс карронады на шканцах и полубаке. Солоно придется, Александр Алексеич, без прикрытия-то…

А ведь верно, подумал Иконников, на деревянных линкорах борта в полтора фута мореного дуба. Такую защиту не то что картечь – не всякое ядро пробьет.

– Ничего, – улыбнулся он штурману, – бог не выдаст, свинья не съест.

Севастополец пожал плечами. Лицо у него было бледное, все в бисеринках пота.

«…А вроде и не жарко…»

– Сигналец, пиши на «Котку»: «Делай, как я»!

– Слушаю, господин лейтенант!

– Радио на «Алмаз»: «Потопил торпедой броненосец, веду бой!»

– С «Котки» отвечают: «Ясно понял».

Правая рука Солодовникова висела на груди, наскоро примотанная сигнальным флагом. На белой ткани расплывалось кровавое пятно.

– Эк тебя, братец… – пробормотал Иконников.

На мостик забрался боцман и скороговоркой стал перечислять повреждения, нанесенные французскими ядрами. Несколько вмятин в борту, разбило ялик, помяло раструб машинного вентилятора. Считай, пронесло.

– Всем надеть спасательные пояса. Боцман, пробегись, проверь!

– С «Алмаза» радируют, – крикнул из люка юнкер. – «Готовимся поднимать гидропланы». Через час будут над вами.

«…Ты еще проживи этот час…»

До минного крейсера донесся приглушенный расстоянием хлопок. Потом еще один, и загрохотало по всей линии.

«Странно, почему не видно дымов по бортам?»

– Александр Лексеич! – отчаянно закричал Климов. – Неприятель бьет по судам в гавани и по берегу!

«…Целый час! Плохо дело…»

– У орудий стоять! Солодовников, поднять сигнал: «Веду бой»!

«Финист» подпрыгнул вверх, избавившись от половины груза. Стокилограммовая бомба, ударившись о воду в полусотне метров от «Дюк оф Веллингтон», отскочила, будто пущенный блинчиком камешек, и влетела прямиком в орудийный порт опер-дека. Срезала, словно бритвой, голову наводчика 32-фунтовой «длинной» пушки, и, чудом не задев других «джолли» (плутонг обслуживали морские пехотинцы), полетела дальше. Эти пережили сослуживца лишь на долю секунды – тупоносая болванка ОФАБ-100 ударила в толстенную колонну мачты, проходящую через все палубы до самого киля, и со страшным грохотом взорвалась.