Ирина Булгакова - Рандом (СИ)

- Будешь? – Я протянул ему бутыль, призывно обдавшую бока янтарным пойлом.

- Не сейчас, - он мотнул патлатой головой. Сел на то же место, где сидел Гопник. Облокотился на стол и с ожиданием посмотрел на меня. Словно я, а не он был инициатором разговора.

- Как знаешь, - я вернул бутылку себе. Однако выпить мне не дали.

- Леха прав, - услышал я.

- Какой Леха?

- А ты как его называешь? Вы только что разговаривали. Алексей Мельников.

- А… ну да. Подслушивал, Кеша?

- Ты выражения выбирай, Сусанин, - набычился Яровец. – Я слышал. Хотели бы перекинуться без свидетелей, что - другого места не нашли?

- Ладно, Кеша, проехали, - я примирительно кивнул.

- И я не вижу смысла тут ничего скрывать. Все уже знают. Только кто как относится – это разные вещи. Я считаю, что нужно перед каждым поставить вопрос. И получить ответ. Кто-то отстреливает живых…

- Живых… Вот я называю оставшихся шизиками. А ты как? Мертвецами?

- Какая нахрен разница, Макс? – отмахнулся Яровец. – Факт остается фактом. И как бы на одном из собраний наши ряды не прорядились настолько, что некого станет агитировать.

- А может, ну это все к хренищам? Может, настало время присоединиться к остальным?

- Не пори чушь. Я не собираюсь дохнуть. Особенно, если мне выпал шанс. Один. Из миллиона.

- Решил принять бой?

- А ты? – после паузы спросил Яровец. – Решил сдохнуть?

- Пожалуй, нет.

- Вот именно. Верзила тоже с нами. Так что – вчетвером реальный шанс избавиться от проблемы.

- Верзила думает также?

Кеша кивнул.

- А тебе не кажется, что если киллер задумал положить нас всех, проще было бы сделать это здесь, - сказал я. – Пара тройка гранат или что посерьезней – и от нашего сборища осталось бы одно воспоминание.

- Я думал над этим. Валерик, - он стал загибать толстые сарделичные пальцы. – Марьиванна кассирша, Тамара Мироновна, Живодер. Это только те, кого мы знали. Вполне возможно, что мертвы те, кто пока к нам не присоединялся. Живые. Но уже ликвидированные.

- Мы об этом уже не узнаем.

- Верно. Но у нас есть шанс остановить беспредел.

Да, вполне возможно справиться с местечковым беспределом – подумал я. Потому что приложить руку к катаклизму всемирного масштаба мы не в состоянии.

- И, это, - помолчав, тихо добавил Яровец, - Леха еще в одном прав.

Я вопросительно вскинул брови.

- Разговор не для чужих ушей. Вы на завтра договорились?

- На послезавтра. Завтра у меня дела.

- Ну-ну. Мы с Верзилой подойдем. И еще, это, можно позвать еще одного парня. Хороший парень, с головой. А это уже команда.

Команда. Ага. Кто сможет поручиться за то, что отстрельщиком не окажется один из членов «команды»? Никто. Я подумал еще: только одно то, что они будут у меня на глазах, так сказать, под присмотром, стоило многого. И поэтому я согласился.

… - Эй, Макс! Проснись!

Я открыл глаза. Из яркого сна – успело присниться что-то прежнее – шагнул в кромешную тьму. Тут же подхватился, вскочил, не понимая, где нахожусь. И шальная мысль мелькнула на задворках: уж не успел ли меня Колюня похоронить вместе со всеми?

- Да не дергайся ты! – Руки Колюни подхватили меня на взлете, усадили на место.

- Блин, Колюня, - прохрипел я. – Где свет? Лампа погасла?

- Нет. Я выключил. Так надо, Макс. Иначе ничего не получится. Я пробовал.

- На хренище я вертел твои пробы, - не сдержался я, мокрый от пережитого страха. – Включи свет!

- Да говорю же тебе – успокойся. Сейчас глаза привыкнут. Тут не темно. Вон, луна какая, будто специально.

- Не видно ни зги. Мог бы хоть предупредить…

- Так ё... Я ж тебя предупреждал. Ты даже промычал мне в ответ.

- Промычал. Вырубился, наверное. Не знаю.

- Точно вырубился. Минут на двадцать, не больше.

Долго еще ждать твоих чудес?

Колюня тяжко вздохнул.

- Кто ж знает. Недолго уже. Наверное. Если все пойдет как надо.

- Кому надо?

- Ну, как обычно, я хотел сказать.

- О! Оно уже проходит по расписанию?

- Что ты прицепился, Макс? Недолго уж нам всем осталось.

- Чего осталось?

- Всего этого – стеба… Жизни. Как оказалось, для людей разумных без разума жизни нет. Не смогли они приспособиться выживать, как животные. Мы их называем шизиками. А какие ж они шизики? Все прежние паранойи и шизофрении – это ж просто отклонения. Ведь они ж оставались разумными. А сейчас? И ни люди, и ни животные…

- Колюня, - я сморщился. – Харе философствовать.

- Так ты ж со мной вроде согласился.

- С чем согласился?

- С моей теорией. Которую я тебе битый час излагал.

- Видно, плохо излагал, раз я прослушал.

- Жаль.

- Чего тебе жаль, Колюня? Время есть. Повтори.

- Если сам напросился, - Колюня пожал плечами. – Я ж говорю: разум – это волна. Космическая – она накрыла нашу землю, текла много веков, тысячелетий… А потом все. Кончилась волна. Укатилась дальше, к иным планетам. И унесла разум с собой. Мир есть – и ничего не изменилось. Земля осталась прежней. Только без разума. А мы? Что ж, жалкие остаточные явления. Еще немного, и мы станем такими же, как остальные. Ага, как в старой песне: кто был никем, тот стал ничем. Постой, - он вдруг перебил сам себя, - началось.

Колюня поднялся. Смутно угадываемый в темноте, подошел ко мне. Потянулся к окну и распахнул его.

Свежий ветер ворвался в затхлую комнатенку часовни – хотел бы сказать я. Но стало не так. Я представлял, как может пахнуть разрытая земля, но реальность превзошла мои ожидания. Запах удушал. Воздух, которым я тщетно пытался забить легкие, не приносил мне облегчения. Я задышал как паровоз. Широко открыв рот, я накачивал себя кислородом и все равно задыхался. Но было еще кое-что пострашнее внезапного удушья. Все пространство вокруг заполнили голоса. Множество. Сначала тихие – полушепот, полувсхлипы, смешки. Взрослые, детские. Мужские, женские. Шум разрастался, распадался на отдельные слова, потом собрался воедино, подобрался ко мне, чтобы накинуть мне на шею удавку.

Я вскочил, разрывая на груди футболку. Рванулся, споткнулся обо что-то. И упал, полетел куда-то в темноту.

- Включи свет! – орал я, используя последний воздух, со свистом вырвавшийся из груди. И мой крик тонул в десятках, сотнях других. Таких же отчаянных, пронзительных, последних.

Не слыша себя, я метался по комнате, сшибая все на своем пути. Я не мог дышать. Я почти умер, когда в углу вспыхнул огонь: мертвенно бледный Колюня сидел на стуле. Его губы беззвучно хлопали. До меня не доносилось ни звука. Не сразу я понял, что снова могу дышать – кислород живительной волной заполнял мои легкие. Грудь вздымалась, причиняя легкую боль от царапин, что я оставил, пытаясь сорвать одежду. Сквозь звенящую в ушах тишину ко мне пробились слова Колюни.

- … почти каждую ночь после захоронения. Я же предупреждал тебя. Но вы все за одно. Думаете, Колюня свихнулся. Раз с мертвецами работает – значит, обязательно сошел с ума. А что в них страшного – в мертвецах? То, что происходит – вообще не их рук дело. Если можно так сказать.