Ирина Булгакова - Рандом (СИ)

Машка снова плеснула себе вина, снова стала бубнить себе под нос то, что опротивело мне полжизни назад. Я дернул за язык очередную банку с пивом, опрокинул в стакан, утопил в пене.

- Сука, ты мне за все заплатишь, - прошипела она, разработав с своем мозгу страшный план мести.

Я снова ее поддержал. В смысле, с выпивкой. Потом потянулся через стол и отодвинул ее бокал подальше. Сейчас она типа зафиндюрит его в стену над камином, потом пойдет на кухню за метлой и будет убирать то, чего нет. Мне насрать на ее телодвижения, но так бокалов не напасешься, а выпить, бывает, хочется.

Хоть с кем-то.

- Разумеется, - говорил я в Машкину спину, - живцом послужить общему делу желающих не нашлось. Сусанин отмотался головой, Яровец прикрылся семьей. Верзила вообще промычал что-то невразумительное. Короче, все хотели быть охотниками. А я сидел и смотрел в глаза чуваку, сидящему напротив и ждал, что он скажет.

Вернулась за стол Машка. Она прижимала к щеке руку, потому что расквашенный мной мобильник давно гнил где-то на помойке. Машка говорила туда, в ничто. Никакие слова. Никому. Они пытались придать хоть какой-то смысл Машкиному существованию. Оправдать ту, кто сидел, разложив на столе сиськи. Зачем? Нужная кому? Разве мне? Я могу уйти и забыть, забить. Тогда Машка умрет - со всеми своими большими сиськами, вполне приличной жопой и нежной кожей. Могу выбросить ее через балкон. Наверняка она полетит как кукла, смешно болтая руками и ногами. С восьмого этажа. И будет лежать там, растекаясь мозгами и кровью по асфальту.

Ненужная там.

Ненужная здесь.

На меня накатило. Нашло душной волной и отрубило. Желание продолжать жить? Жить ли? Не знаю. Иногда на меня находит. Вдруг я решаю, что еще чуть-чуть, еще совсем немного и я все пойму. И главное – зачем, для чего.

А вот кому это нужно – я понимать не хочу.

Машка расслабилась, хватанув вина прямо из горла. Встала, неуверенно утвердившись на ногах. Потом пошла в спальню, на ходу снимая футболку. Я вспомнил, что вчера постелил свежее постельное белье – не могу объяснить почему. Некоторое время я сидел, уставившись на круги, оставленные на столешнице бокалом с красным вином. Получалось почти восьмерка. Или знак бесконечности – под настроение. Потом мне вспомнились Машкины сиськи, лежащие на столе.

Я пошел в спальню, разделся. Слегка отодвинув Машку, лег под одеяло, в место, согретое ее телом. Она спала. Во сне ее лицо разгладилось, прошли красные пятна. Я зарылся рукой в ее волосы, убрал их с лица. Красивая. Маленький ровный нос, пухлые губы. Меня давно не волновал вопрос – а дала бы мне она, если бы все было по-прежнему. Я знал ответ. Но это не помешало мне перевернуть Машку на спину, сжать ее груди, оставляя на белой коже свежие синяки в дополнение к старым. Я наклонился, втянул в себя коричневый сосок. Моя рука прошлась по плоскому животу, коснулась темных зарослей. Я не собирался доставлять ей удовольствие – даже если бы она и могла что-то чувствовать. Она обросла за последнее время да, наверное, я мог бы ее побрить. Но не хотел. Для меня, это было доказательством ее живучести.

Или оправданием того, что я трахаю не совсем труп.

Машка ровно дышала, изредка всхрапывала, когда я не без труда вошел в нее. Горячая, она принимала меня, не сопротивляясь. Ее тело дергалось в такт моим движениям, сиськи колыхались. Почти беззвучная, почти живая.

- С-сука, - чуть позже скажет она в ответ на свои мысли.

Поначалу меня бесило такое совпадение. Моей полумертвой подружке досталась не одна пощечина прежде, чем мне стало все равно. Теперь, когда выхожу голым к окну покурить, я равнодушно принимаю спиной ругательство.

За окном все погасло, погрузилось в темноту. Я давно сорвал шторы, меня бесило подобие склепа, в который превращалась квартира. Где-то за рекой сентябрь трепал ветки старинного парка. Ветер собирал горы облетевших листьев, нес их ближе к городу, накрывал улицы и проспекты, заботливо подтыкая с двух сторон как одеяло лежачему больному.

На самом деле Машку звали Надькой. Я нашел ее паспорт, в ту пору, когда для меня представляли интерес чужие вещи. Так что, в крайнем случае, я мог назвать бывшую хозяйку квартиры Надюхой.

Потому что какая-никакая Надюха еще имелась.

А вот Надежды не было.

- Слышь, козабля, - я выдохнул дым в оконную темноту, - ты не дослушала. Короче, сошлись на том, что постараемся найти кого-то на роль живца. Может, удастся уговорить кого-то из стариков, но я лично сомневаюсь. Послезавтра выходим на охоту. Планчик, типа, определили. Стали уже расходиться, и тут я торможу чувака, с которым мы переглядывались и тихо так спрашиваю: а ты, Даниил, кого в киллеры определяешь?

Глава 11. Влада

Влада

«Смотри», - говорил он. Но сам отвернулся - его рука без ведома хозяина указывала в другую сторону. На музеефицированную квартиру прославленного другими временами покойника. У бунтаря, одержимого "бесстыдным бешенством желаний" не могло быть ничего общего с создателем многочисленных клонов канувшей в небытие эпохи. Ленино-Сталины, они продолжали агитировать с портретов. За митинги, за субботники. За войну. У "безобразного потомка негра" глаза не смотрели в ту сторону. Впрочем, на голубей, сидящих на его плече, тоже».

Как всегда мы ошивались в бутике. Где-то на задворках Итальянской Алиска отыскала очередной магазин, по странному стечению обстоятельств обойденный стороной. Хмурое небо пропускало свет. Иногда солнце прорывало кордоны, воробьем ныряло в лужи, разбрызгивая по мокрому асфальту осколки света.

- Почему именно там? – спросила я.

- А где еще? – пожала плечами Алиска. – В Эрмитаже? Не интересно. Да и не нравилось мне там никогда. Неуютно как-то там.

- А в Юсуповском уютно? – фыркнул Кир.

- Если хочешь знать – да! – Алиска развернулась. Ее руки, усыпанные бриллиантами, заняли привычное положение – на боках. – Вполне себе уютненький дворец! Мне исполняется восемнадцать ни каждый день. И я не собираюсь встречать днюху черти как.

- И черти где? – задал Кир вопрос, который вертелся у меня на языке.

Безупречное Алискино лицо (что там было намазано, я затруднилась бы сказать) отразило пасмурный день сентября.

- Вот смотри, Кир, - учительским тоном сказала хозяйка лица. – Мне исполняется восемнадцать, с тебе всего четырнадцать. У нас с тобой разница пока в три года. Если ты понимаешь, о чем я говорю…

Мы с Киром переглянулись. Любое рассуждение у Алиски могло закончиться слезами. Либо мартини, что практически одно и то же.

- Все, понял, - Кир поднял руки, сдаваясь на милость. – Я – малолетка. Мне не дано.

- Нет, правда, - Алискин взгляд, минуя витрину, покатился далеко. Она молчала, нахмуренная, суровая. И уже не нашей волне. - Я думаю вот: что мы будем делать, если кто-то из девчонок забеременеет. К примеру, от тебя, Кир. – Длинный палец с ногтем, выкрашенным в черный цвет, потянулся к опешившему парню.