Николай Rostov - Фельдегеря генералиссимуса

В замешательство пришел и от ответа нашего сказочника на вопрос графа: «Каких лошадей он у него хочет сыскать?»

— А я разве вам на прошлой неделе не говорил? — сухо посмотрел на него Христофор Карлович. — Фельдъегерских!

— Избавьте меня от ваших подозрений, господин секретарь. Этих лошадей мне ваш управляющий продал.

— А вот мы вас сегодня обоих и спросим, — все так же холодно улыбнулся Христофор Карлович. — Кто кому их продал? И за сколько?

— Ваша немецкая фантазия неистощима, — ядовито возразил ему граф Ипполит и крикнул своему кучеру: — Поехали! — И его тройка понеслась к княжескому дворцу.

К дворцу князя Ростова его тройка подкатит непозволительно дерзко… к самому крыльцу. Это был, так сказать на языке дипломатическом, некий демарш со стороны графа, — нота протеста!

Только на таком языке решил разговаривать со старым князем Ростовым граф Ипполит Балконский. Решил, скажу вам, довольно глупо и опрометчиво. За этот свой «лошадиный» демарш (тройку к самому крыльцу даже Суворов Александр Васильевич в прошлом году не позволил себе подкатить) граф будет князем наказан, наказан весьма и весьма строго — и весело.

Под гильотину русскую, т. е. под насмешку русскую, скоморошью, князь его голову положит. Вся Тверская губерния над графом будет потешаться!

Но пока граф Ипполит в полном своем дипломатическом блеске выплывает из своей кибитки. Разумеется, он не замечает ни князя Андрея (бастарда этого незаконнорожденного), ни Жаннет — и ни Бутурлина.

Они в десяти метрах от него стоят.

Жаннет князю Андрею сказала, кого отец его на обед пригласил. И юный князь задохнулся от счастья: «Парашу? Зачем?» Жаннет ответила: «Не знаю!» — и улыбнулась загадочно.

Вот они и вышли на плац Парашу встречать.

Но какое было разочарование у князя Андрея, когда из кибитки выплыл только один граф Ипполит.

«Не беспокойся, Андре, — утешила его Жаннет, — приедет». — «Не с ним же, графом этим, — насмешливо добавил Бутурлин, — твоей красавице приехать!»

А граф уже во дворец вошел, дежурному офицеру крикнул решительно: «Ведите меня к князю!» — «Князь вас потом примет, а сейчас прошу следовать за мной!» — сказал дежурный офицер графу и повел его…

Куда?

Под гильотину русскую, читатель мой любезный!

А Христофор Карлович спокойно продолжил обыск дорожных сундуков наших американцев.

Через какое-то время мимо него проехала тройка, в которой ехали драгун Марков (за кучера), Параша и Мария.

Как встретились князь Андрей с Парашей, я не буду описывать.

Почему?

Сам не знаю почему.

Больно мне сцену их встречи описать.

Все-таки подгадило письмо Катишь Безносовой — да и подруга ее лесбийская Мария постаралась.

Скажу только, что огненно посмотрела Параша на князя Андрея и на Жаннет — и отвернулась, чтобы слезы свои от них скрыть. А Мария ей прошептала: «А эта француженка ничего. Вкус у твоего Андре есть!»

А что Марков? Он как? Как он себя повел с Жаннет и с Бутурлиным? И как они себя повели с ним? Что ему сказали?

А ничего они ему не сказали, так как тройку драгун остановил, где Христофор Карлович ему указал — за полверсты от дворца, а потом тройку на конюшню отогнал. Там, на конюшне, и пробыл. Чай с княжескими конюхами пил. Правда, Христофор Карлович на эту конюшню заглянул. На Маркова цепко глянул, но к нему не подошел, а ведь были они знакомы. При каких обстоятельствах познакомились, вы узнаете потом.

— Вот все птички и залетели в нашу клетку! — сказал вслух Христофор Карлович — и тут же к нему подкатила его тройка. Он сел в нее, и она неспешно поехала к княжескому дворцу.

Христофор Карлович не любил быстрой русской езды. По дороге он захватил, как я уже написал, наших американцев.

Интересный разговор произошел у него с ними. Правда, Дик в этом разговоре почти не участвовал. Уж больно о высоких материях, философических, разговорились между собой Христофор Карлович и Боб Вашингтон, то бишь Селифан! Кстати, они друг другу понравились.

Вечером в своем дневнике Христофор Карлович записал: «Сегодня имел разговор с одним умнейшим американцем. Он со мной согласен, что немецкая нация всему миру еще явит не только свою мощь философской мысли, но и мощь государственную — и на колени всю Европу поставит. Будут и среди немцев свой Бонапарт и свой Суворов! Будут».

Селифан, что ли, пророчествами Порфирия Петровича с Христофором Карловичем поделился?

Вот дурак, прости меня Господи

Это то самое письмо, которое у старого князя на столе три месяца пролежало.

Прав оказался Суворов. Недосуг ему было его прочесть. А в прошлую пятницу он все-таки его прочел. Прочитал — да опять запечатал — будто и не читал его вовсе!

В этом письме еще приписка была. Из-за этой приписки князь его опять запечатал. Тайная та приписка была. Над пламенем свечи письмо нужно было подержать, чтоб ее прочесть.

Держал ли князь письмо это над пламенем?

Держал!

И что же там он прочел?

Пока скажу, что оскорбительной и дерзкой та приписка была!

Князь, когда ее прочитал, так обиделся на генералиссимуса нашего непобедимого, что тотчас ответ ему написал.

Смерти и я не боюсь!

А шпионов в моем доме нет. Я еще из ума не выжил — как выжил ты. И в подкидного дурачка с твоими императорами — и с тобой, главным дураком в этой игре, — играть не буду.

Ишь, чего вознамерились! Полсвета Божьего завоевать!

И хорошо, если турок с англичанами тебя под Константинополем побьет. Может, на старость лет они тебя уму-разуму научат.

И не пиши мне больше. Читать твои пакости я не буду!