Николай Rostov - Фельдегеря генералиссимуса

Марков ушел.

«Когда шары запускать?» — прискакал к нам через час вестовой. «А вот когда французы тронутся, тогда и запустим! — ответил Суворов. — А то турки увидят, что с их союзничками, англичанами, мы сотворили — опять в свой укрепленный лагерь уползут. Замучаешься их оттуда выманивать!»

С каждым часом, с каждой минутой нарастало тревожное ожидание: «Когда же французы перейдут реку Марицу — и ударят во фланг турецким войскам, растянувшимся в походном марше? Когда?» Нервы у многих не выдерживали!

Возьми карту, Ипполит. Тогда ты зримее представишь, то, о чем я тебе пишу. И скажу сразу — как только последняя турецкая повозка покинула турецкий лагерь — французская пехота ринулась занимать оставленные турками позиции, а их конница начала фланговый обход неприятельских войск.

В небо над Босфором взвились наши воздушные шары!

Ужасную картину, которую через час представлял из себя Британский флот, я описывать не буду. С той стороны Босфора наши транспорты вылавливали уцелевших в этом море огня английских моряков. Армия Кутузова на сих транспортах перебиралась на наш берег, чтобы с моря ворваться в Константинополь.

Турки выбросили белый флаг!

Без единого выстрела сей Царьград сдался на милость победителей.

Шедшая ему на помощь трехсоттысячная турецкая армия, атакованная с воздуха нашими воздушными шарами, французской конницей и нашей артиллерией, которая скрытно была выставлена на пути ее марша, в панике побежала — и начала сдаваться!

Не поверишь, за эту Византийскую кампанию мы потеряли в деле не более десяти человек убитыми, если, конечно, не считать тех фельдъегерей, о которых ты лучше меня знаешь…

…Ну а теперь к делу!

Вам надлежит дописать этот роман в доме князя Ростова Николая Андреевича в парусной комнате.

Прошу прощения за столь категоричную эту просьбу, но обстоятельства чрезвычайные вынуждают меня так просить вас.

Думаю, вы поймете меня, когда до конца допишете свой роман. Более я вам сказать не могу, ибо сам не знаю всего.

Единственное, что могу сказать вам: только тогда вы сможете поставить последнюю точку в своем романе и в Деле о пропавших фельдъегерях в одна тысяча восемьсот четвертом году, в декабре месяце, когда найдете истинного виновника их гибели!

Истинный виновник до сих пор не найден. Их смерти нынче числятся на совести князя Ростова Николая Андреевича.

В подтверждению тому есть весьма вздорные, но тем не менее веские доказательства, кои я, ваш покорный слуга, к прискорбию своему, добыл. Но сейчас, по прошествии сорока лет, начисто отметаю!

К прискорбию своему, я же, отчасти, виновник его смерти — или гибели! Точнее об обстоятельствах его ухода из жизни сказать не могу.

Вам тоже предстоит это выяснить. Думаю, в разгадке этого — ключ ко всему остальному.

И последнее.

Вам будут деятельно мешать как в написании романа, так и в расследовании этого Дела.

Кто?

Думаю, истинный виновник.

Под любым предлогом или даже силой вас попробуют выдворить из парусной комнаты — и из дворца князя. Не соглашайтесь, кто бы вас об этом ни просил! Пусть будет это даже сама княгиня Вера — ваш добрый ангел-хранитель в этом опасном для вашей жизни деле.

И да поможет вам Бог наполнить паруса комнаты ветром!

Письмо это, как вам известно (если подзабыли, перечтите последнею главу третьей части моего романа), было мне передано вместе с клеенчатыми тетрадками Порфирия Петровича Тушина в прошлом году.

Теперь, я думаю, вы понимаете: почему приехал дописывать свой роман во дворец князя Ростова; почему именно в парусной комнате остановился, — и почему при написание этого романа путал вас своими умолчаниями, а то и просто откровенной ложью — и прочими, мягко говоря, несуразностями. Это не вас я путал, обманывал — и за нос, как говорится, водил, — а преступника! Ведь он рядом со мной стоял.

Он и сейчас, в эту минуту, когда я это пишу, за моим плечом стоит, в затылок мой дышит! И хочется мне ему крикнуть: «Перестаньте, пожалуйста, сопеть над моим ухом. Не дождетесь, не проговорюсь. Ваше имя я назову в самый последний момент!»

И все же хочу честно сказать, я еще не знаю истинного злодея. И он это знает!

Вот ведь, как я люблю говорить, закавыка.

Дело в том, что как только я его узнаю и в своем романе назову, так тотчас наполнятся паруса стен ветром!

Об этом мне Порфирий Петрович в своем письме написал: «И да поможет вам Бог наполнить паруса комнаты ветром!» А потом и княгиня Вера разъяснила эту, поначалу непонятную для меня, фразу. Я ее даже за аллегорию принял. «Нет, — сказала мне княгиня Вера, — это не аллегория. Видите, паруса стен безжизненно, как в штиль, висят? Так вот, как только мы этого злодея узнаем, так они наполнятся ветром!» — «Наполнятся ветром? — удивился я и даже добавил насмешливо: — Кто вам это сказал?» Хорошо, что так сказал. Хотел ведь сказать: «Кто вам эту чушь впарил?» — «Князь Андрей Николаевич в своем завещании об этом написал», — ответила мне княгиня Вера. «А где сейчас — это завещание? — спросил я ее. — Можно его посмотреть?» — «Где сейчас оно, не знаю. Осталась копия. Он ее спрятал в своем кабинете».

Я эту копию в кабинете старого князя нашел — и вот что там прочел: «Сей индикатор устроен так…» — а дальше сплошная тарабарщина из математических формул! Я эту «тарабарщину» тут же по своему мобильнику одному своему физику продиктовал и ожидал от него услышать или: «Опять, Колька, ты пьян! Перестань разыгрывать!», или — пошлое: «Старик, это на Нобелевку тянет! У кого украл?» А он мне сказал, вернее — оборвал меня тут же, стоило мне ему первую формулу князя продиктовать: «Ну, ты и влип, парень!» — «Во что, Вась? Как всегда — в дерьмо?» — «Нет, похуже! — И тут же добавил: — Не телефонный разговор. Приезжай, объясню!» — и положил трубку. Так что, сами понимаете, я поверил: наполнятся паруса комнаты ветром!

Вот только… Здесь ставлю многоточие. Хотя Васька мог пошутить. Выпить ему просто в тот момент было не с кем, ну и — позвал. Правда, обычно, в этих случаях, он говорит: «Приезжай немедленно!» И в голосе его обычной, похмельной, тоски не было. Впрочем, все же у меня не научная фантастика, а историческое расследование. Так что продолжим.