Николай Rostov - Фельдегеря генералиссимуса

— Зачем же с человеком так — сразу в морду? Нешто он виноват? — И своим людям: — Помогите им. — И те, двое, тотчас из седел — на землю и, держа одной рукой в поводу лошадь, а второй, уже привычно, — поддых ямщику и фельдъегерю ножиком — и так быстро, что и не углядишь, если мимо едешь.

Мало ли чего с человеком в дороге случается, из-за чего он вдруг осел?! Пьяные, поди. Да и с лошадками своими черт знает что натворили. Вон они на снегу лежат. Хорошо, что добрые люди нашлись. Пьяных в сани уложили, шубами укрыли, чтоб не замерзли.

А лошадки что? Уже встают!

— Отвезите их, — кричит добрый барин своим людям, — в сторожку. Пусть проспятся!

Невдомек мимо проезжающему, что бесы, а как их по-другому назвать, свое черное дело творят.

И покажется вдруг ему, проезжающему, что барин-то не барин, а барыня! Голос уж больно звонкий — да и как изящно сидит — залюбуешься!

Да нет, почудилось. Вьюга поднимается. Разве сквозь нее что увидишь? Того и гляди… сам с дороги собьешься, в чистом поле заплутаешь…

Вот это я и дал прочитать Павлу Петровичу, вот что его так возмутило!

А вы что подумали?

Нет, господа читатели, не стал писать я порнографическую сцену. А уж как Павел Петрович старался, чтоб я ее написал. Томно вокруг меня ходил, бестия! «Нет, — сказал ему, — как с Лизи вы любви предавались, писать не буду. Не дождетесь!» — «Почему именно с Лизи? — рассмеялся он. — Неужели других героев в нашем романе нет?» — «Других, как Лизи, нет! — ответил я ему. — И кончим об этом». Меня совсем другое занимало!

Дело в том, что в кабинете князя я нашел конторскую книгу. Князь сам ее вел — и, полагаю, тайно от своего секретаря остзейского — и от Павла Петровича, разумеется. И из той книги я узнал, что партия воздушных шаров, что он для армии Суворова изготовил, ему обошлась, как говорится, ровно в миллион рублей золотом! «Как же так? — подумал я. — Он что, миллион на них потратил, а Суворову счет на сто тысяч выставил — и не золотом, а ассигнациями? Не может быть!»

— Не может быть? Миллион, подумаешь?! — тотчас возник передо мной и возмутился Христофор Карлович. — Мы что, не русские люди были?

— А Марков зачем тогда сто тысяч вам привез? Чтоб в карты Чичикову проиграть?

— Именно так! — И он заговорил наставительно: — Хотя этот карточный анекдот еще тоньше был, чем Павел Петрович вам рассказал. Его, сами понимаете, никто в это дело не посвящал. — И вдруг сказал: — Неужели вы до сих пор не поняли, что все дело не в фельдъегерях, а в наших воздушных шарах было? Ведь англичане, конечно, хотели и письмо нашего государя к Наполеону перехватить, но и шары наши их сильно страшили. Очень мы их этими шарами напугали. Чертежи для этого им переслали, а ротмистр Марков в имение графа Балконского чуть ли не каждый день прилетал — и такие кульбиты в небе проделывал, что у Лизи на лоб глаза лезли. И выбирать нужно было: или шары эти у нас перехватывать, или Маркова. Они Маркова выбрали, невежи. Подумали, что мы специально шарами этими их дразним, чтоб письмо это они не перехватили. Но у них, как вы теперь знаете, ни то и ни другое не получилось.

— Но они зато наших фельдъегерей перехватили!

— Фельдъегерей, полагаю, для того они перехватили, чтобы ротмистра Маркова кровью, как у злодеев принято, повязать. Только ведь, — посмотрел на меня Христофор Карлович печально, — как вышло! Кровью они ни его, а нас повязали. До сих пор не знаем, кто злодеяние это совершил. — И он растворился в воздухе.

И все-таки я их собрал в столовой зале! Не всех, разумеется.

За стол усадил княгиню Веру, князя Андрея, Чичикова и Христофора Карловича.

И восковые фигуры не стал выкатывать. Некогда их было выкатывать. Только Александр Сергеевич как сидел за столом, так и остался сидеть, правда уже не во фраке и не с бутылкой шампанского в руке. В белой, расстегнутой на груди, рубахе он сидел во главе стола на княжеском месте, прикусив губами гусиное перо. Перед ним лежал белый лист бумаги, на котором он уже написал:

— Ну что, — начал я говорить, будто собрание какое открыл, — опаздывающих не будем ждать? — И оглядел собравшихся за столом. — Думаю, остальные подтянутся. — Все посмотрели на меня удивленно. На собраниях они никогда не присутствовали. И слава Богу! И тут же приступил к делу. — Павел Петрович, вы знали, — спросил я Чичикова с некоторой издевкой в голосе, но и одновременно с прокурорской строгостью, — во сколько князю Ростову те шары обошлись?

— Нет! — презрительно ответил мне Чичиков. — Ни к чему мне это было знать. По этой части Христофор Карлович был у нас дока.

— Верно заметили. Он знал, что миллион князь на них потратил!

— Миллион? — выпучил глаза Павел Петрович. — Как миллион?

— А вот так, — ядовито и брезгливо улыбнулся ему Христофор Карлович. — Как он вам про них сказал? — обратился он ко мне. — «Мне это без надобности было, что из себя эти шары представляют!» — И он презрительно добавил: — Невежа.

— Да, Павел Петрович, Лизи пролетела… как фанера над Босфором! Если бы она знала, сколько они на самом деле стоили, у нее бы сомнений не было, что драгунский ротмистр Марков специально те сто тысяч проиграл. И уж тогда бы она драгуну… кровавые проверки на дороге не устраивала. Точно знала, чье письмо он к Наполеону повезет — ваше, аглицкое, — или Суворова!

— Вы хотите сказать, — вкрадчиво заговорил Павел Петрович, — что я с этой Лизи, с этой селедкой английской? Я — русский дворянин! Я — князь… Ростов!

— Именно, Павел Петрович, потому что вы князь Ростов! Он, наверное, — обратился я к князю Андрею, — после смерти князя Николая Андреевича и права свои заявил?

— Нет, — ответил князь Андрей, — никаких он прав своих не заявлял. Мы впервые от вас слышим, что он наш родственник. Он, конечно, подлинную свою фамилию потом назвал, но всегда утверждал, что просто однофамилец.

— Что, — захохотал Чичиков, — скушали? И еще не такое от меня… Подавитесь!

— Павел Петрович, а я разве говорил, что вы с этим Лизи в некой связи состояли?

— С ней, а не с ним! Лизи была женщиной! — поправил меня тут же Христофор Карлович.

Ох уж это его остзейская точность! Но делать было нечего. Пришлось, как говорится, раньше времени открывать карты.

— Нет, Христофор Карлович, Лизи был мужчиной. Еще со времен Шекспира они женские роли в своих пьесах играли.

— Но позвольте? — негодующе посмотрел на меня Бенкендорф. — Это невозможно. Опасно. Могли тут же разоблачить!

— Но не разоблачили же! — возразил я. — Впрочем, — посмотрел на Павла Петровича, — кто его знает? Не с Лизи ли Пушкин своего графа Нулина списал? Не вы ему этот сюжетец, Павел Петрович, подкинули? — И тут же заговорил серьезно: — И кончим об этом. С нами дама.