Николай Rostov - Фельдегеря генералиссимуса

В столовой зале воцарилась тишина.

— Павел Петрович, а почему вы уверены, что никогда мы не узнаем? — наконец спросил я его. — И почему индикатор опять сломается?

— Да потому не узнаете, что я вам никогда всего не скажу! А сей индикатор сам князь сломал.

— Сломал?

— Да-с, сломал! И на следующий ваш вопрос отвечу. Потому он его сломал, чтобы никто никогда не узнал, кто фельдъегерей загубил и почему? И тот обед он для этого и устроил. И больше ни на какие вопросы я вам отвечать не буду. Времени у вас нет. Идите! — И он растворился в воздухе.

— А кто же нам тогда теперь расскажет, чем дело кончилось в Арсенальном городке? — весьма преглупо спросил я зияющую пустоту.

— Прасковья Ивановна вам расскажет! — выкрикнул из этой пустоты Павел Петрович. — Прасковья Ивановна, — закричал он ей, — они уже уходят. Поспешите, а то со мной, дураком, навсегда тут останетесь! — И из воздуха. Нет, из солнечного света соткалась Прасковья Ивановна!

Боже, как она была хороша!

И я тотчас к ней перышком подлетел, как когда-то Порфирий Петрович к ее матушке, — и ручку ее прелестную поцеловал.

Вы спросите, как так можно ручку у привидения поцеловать? А я отвечу, не только можно, но и нужно! Ее ручка пахла луговым воздухом — и была… тут я не могу вам выразить словами, что эта за ручка была! Одним словом… нет, не могу, невозможно! Поверьте! Неизъяснимо это.

— А вы не боитесь, — сказала она мне тихо, когда ей ручку целовал, — что вас князь мой побьет?

— А разве вы с князем Андреем? Неужели? — спросил я ее.

— А что же нам было делать? — рассмеялась она серебряным смехом. Положительно, она была в мать. — Нас Бутурлин, можно сказать, под пистолетом!

— Как под пистолетом? Расскажите!

— Расскажу, если вы нас до комнаты воздушного шара проводите, — ответила она лукаво. — И серьезно продолжила: — Василий вам просил передать, что еще минут десять от силы он проработает, а потом окончательно сдохнет.

— Кто, Василий?

— Нет, не он, а, как его?.. индикатор!

— А вы что, с Василием моим познакомились?

— А как же, имела удовольствие! — И она захохотала: — Но князю Андрею ни слова. — И опять заговорила серьезно: — Не понимаю, что мы тянем? Ведь все ясно, кто тех фельдъегерей! — И она подошла к князю Андрею: — Андрей, мы уходим или нет?

— Не знаю, — ответил князь. — Как маменька решит!

— Вера, — обратилась она тогда к матери Андрея, — ведь сколько мы с тобой об этом говорили. Князь Николай Андреевич сам не хотел, чтобы мы узнали! И всем уже давно ясно, что он не мог это сделать! Тут нечего никому доказывать! Пойдем, я прошу тебя.

— Хорошо, — встала из-за стола княгиня Вера, — мы уходим. Христофор Карлович, вы с нами?

— Разумеется! — встал из-за стола Бенкендорф. — И все они пошли к двери. Но тут в распахнувшейся двери появилась она — и выкрикнула им:

— Нет, без него не уйдете. Я вас без него никуда не отпущу! — И тихо-тихо, но твердо проговорила: — Вместо него я тут останусь.

— Наконец-то, Мари! — подбежала к ней Прасковья Ивановна. — Зачем же так долго было это скрывать? Мучиться! — И они обнялись — и, обливаясь слезами, о чем-то быстро-быстро заговорили.

— Мария, — появился в столовой зале Павел Петрович, — зачем ты сюда пришла? Уходи отсюда немедленно!

— Да зачем же ей уходить? — закричала на него Прасковья Ивановна. — Она с нами пойдет! Правда, маменька?

— Правда, Параша, — ответила ей княгиня Вера и добавила. — И вы с нами, Павел Петрович, пожалуйста. И простите меня. Я тоже знала, что она! Простите. — И все устремились в комнату воздушного шара!

— Да погодите! — побежал я вслед за ними. — А как же мой роман? Объясните, что же на самом деле было?

— Не до романа вашего нам, — ответила тихо Прасковья Ивановна. — В парусной комнате ветер перестанет дуть — и мы туда не попадем.

— А вы на ходу мне расскажите.

— Что рассказать?

— Что вы мне обещали.

— Хорошо, расскажу. Только не отставайте! — И она стала рассказывать: — Когда они к нам приехали, я случайно к ним в горницу вошла. Увидела — и сразу назад, но не успела. Бутурлин мне в дверях дорогу преградил. «Прасковья Ивановна, — сказал он мне, — если вы меня вот тут, сейчас, не простите за давешнее и князю Андрею не дадите твердое обещание, что за него замуж пойдете, то я на ваших глазах застрелюсь! — И пистолет к своему виску приставил. — Нет, — вдруг сказал он, — я не буду зрелищем этим вас мучить! — И дверь передо мной закрыл. — Говорите!» — сказал уже за дверью. «Что же вы молчите, Прасковья Ивановна? — спросила меня тотчас Жаннет. — Он же сейчас застрелится!» — «Пусть», — сказала я тихо, чтобы он не услышал. «Я не прощу вам это, — тоже тихо ответила она мне. — Не прощу никогда, если мой жених из-за вашего каприза застрелится!» — «Каприза? Жених?» — вскрикнула я. «Умоляю!» — бросилась она ко мне на грудь — и мы обе заревели. «Бутурлин! — закричали мы в один голос, — Мы вас прощаем». — «Вася! — крикнула она уже одна. — Не входи пока. А то мы все такие зареванные!» Ну и князю Андрею я тоже сказала: «И вы, Андрей, не смотрите на меня. Насмотритесь на меня такую — и не женитесь на мне. А ведь я уже обещание Бутурлину дала, что непременно замуж за вас выйду!» — И мы опять с Жаннет в рев. Еле нас Матрена успокоила. Вот и вся наша история. — И она ловко и лукаво меня в плечо своим плечиком толкнула: — Не туда — нам направо! — Воистину она была вся в мать свою — в Пульхерию Васильевну!

Смешно, конечно, вот так, на бегу, снимать, так сказать, свидетельские показания. Но из следственного Дела, как говорится, протоколы не выкинешь. И я спросил Павла Петровича: «Ну теперь-то вы мне все расскажете?» — «Нет!» — ответил он мне. «Эротическую сцену про вас напишу!» — пригрозил я ему. «Пишите, что хотите, — захохотал он мне в ответ. — Только отстаньте. И дыханье мне не сбивайте. Да и под ногами не путайтесь!»

Одним словом, Чичиков он и есть Чичиков. Только хохот в ответ. А к его Марии я не решился подступиться. Если бы вы ее видели, то меня бы поняли! Такой неописуемой красоты я никогда не видел. И как она его, Павла Петровича, с брюшком и с прочими прелестями сановными полюбила, уму непостижимо?! А ведь она его любила. Не любила бы — к нам бы не пришла! И зачем же она наших фельдъегерей приказала злодеям своим зарезать? Романом тут моим не обойдешься, а Достоевского приглашать себе дороже.

— Ну что, — сказал мне Павел Петрович, когда мы все поднялись по винтовой лестнице из комнаты воздушного шара на круглую площадку, что была на крыше, — давайте прощаться! — И он крепко обнял меня и троекратно расцеловал. — Вы мне доставили неизъяснимое удовольствие. И не расстраивайтесь. Вы все в нашей истории поняли, кроме одного. Почему я над вами хохотал! — И, нет, он не захохотал, а крепко пожал мою руку. — Прощайте, не поминайте лихом.