Сергей Калашников - Внизу наш дом

Взлетевшие из Бельц наши ястребки деловито взялись за приближающихся Хейнкелей, а нам оставалось отпугивать от них Мессеры непосредственного прикрытия. На этот раз Кут сумел прошить одного полноценной строчкой от кока до киля — тот плавно опустил нос и вошёл в шарик.

Перебирая свои воспоминания о воздушных боях этого периода, я начал приходить к выводу — что-то идёт не так. Или самолётов у немцев меньше, или… И румынскую авиацию мы ещё ни разу не видели. А она есть, и не так уж плоха.

Когда вернулись, пилот связного самолёта доложил, что никакого бронирования на Хейкелях нет. Мусенька, сидевшая неподалеку, чистила свой ТТ. А вооруженцы перебирали турельный ШКАС — единственный такой у нас как раз на её По-2, потому что транспортники безоружны.

Вывод простой — они слетали к одному из сбитых Хейнкелей и, почему-то, не обошлись без стрельбы.

Тиха украинская ночь. Хотя, это ведь Молдавия. Но тут тоже тихо. Было тихо, пока мы не запустили мотор. Взлетаем на По-2, под крыльями которого подвешены шесть двадцатикиллограммовых бомб, а не восемь — почему-то две сняли.

Мусенька из задней кабины называет курс и скорость, а я послушно правлю, куда велено. Это на истребителе до Прута от нас недалеко, а на этом тихоходе время полёта уже заметное. Ночь тёмная — не видно ни зги. Ни звёзд, ни луны. Пахнет гарью. Сейчас в темноте далеко внизу мелькают вспышки выстрелов, цепочки очередей и взрывы снарядов. Линия соприкосновения войск проходит по нашему берегу — тут даже ночью что-то происходит.

— Право три.

— Есть право три, — я немного подправляю курс, ориентируясь исключительно по подсвеченной стрелке компаса. Хотя, на три градуса я повернул или на четыре — разве разберёшь?

— Глуши мотор. Идём со снижением, держа постоянную скорость.

Глушу. Но тишина не наступает — звуки идущего внизу боя различимы отчётливо. Слежу за показаниями высотомера. Постепенно снижаясь с двух километров, дошли уже до сотни метров. Даже, кажется, что ощущается сырость, как это бывает над рекой.

— Заводи.

Раскручиваемый набегающим потоком винт продолжает вращаться и запускает мотор, едва я включаю зажигание. Тут же вспыхивает посадочная фара, выхватывая из темноты узкую полоску над водой, над которой шевелятся движущиеся вправо тени — действительно, тут переправляются войска.

— Поворот вправо, — Мусенька гасит фару, а я ложусь в вираж, стараясь вывести нас на курс прямо над настилом моста. Снова вспыхивает фара, и я уточняю направление. Шесть раз подряд с небольшими промежутками самолёт «вспухает» и пытается покачнуться — приходится держать его, работая ручкой. Грохот и вспышки взрывов позади. Погасив выдающий нас фонарь, закладываю разворот, ещё один, и почти скользя над поверхностью реки стремительно улепётываю. Почему я вижу поверхность воды? Это же вспышки выстрелов дают подсветку. По нам стреляют — слева работает малокалиберная зенитная батарея.

При этом освещении различаю слева выступ берега и тороплюсь за ним спрятаться, повернувшись к опасности задом. Тут же оживает ШКАС — Муся большая мастерица из него стрелять. Я это сам видел в Горьком ещё два года тому назад. И, наконец, мы спрятались.

— Ты там как, — спрашиваю тревожно. Слышал какие-то удары по корпусу, похожие на звуки попаданий.

— Кажется, ничего. Один расчёт проредила.

— А мост?

— А что мост? Через час его починят.

Возвращаемся.

Едва сели, видим, как взлетает второй По-2.

— Бю пошла за штурмана с твоим связником. Нельзя, чтобы переправа действовала. А в светлое время нужно на неё сушки навести.

— Отличная мысль! А, если дело запутается в бюрократии, я своими силами её… ну, ты поняла.

Пока мы с начштаба составляли донесение об обнаруженной переправе, пока шифровали и передавали по радио, наш самолёт снарядили и заправили. Как раз вернулся второй экипаж, а мы снова пошли к реке. В этот раз ориентировались уже лучше — на берегу горели костры. Видимо, сапёры себе подсвечивали, или какие-то раздолбаи сушились после незапланированного купания. Мы отбомбились, не запуская мотора и не включая посадочную фару. Нас вообще не обнаружили — зенитная батарея не проявила никаких признаков жизни.

Второй экипаж успел сделать ещё один вылет, а мы уже нет — летние ночи коротки. И вряд ли неприятель в это время сумел переправить через Прут сколько-нибудь значительные силы. Утром к этому месту вылетела тройка Су-2 под прикрытием Кута и Тараса. Наши ребята прицепили под каждое крыло по реактивному снаряду и заставили зенитчиков замолчать. А уж бомбардировщики разнесли всё в щепки. Говорят, вниз по реке плыла большая куча деревянного хлама.

Размышляя над этим, я постоянно думал о том, что всё идёт как-то не совсем так, как в прошлый раз.

Долго было подозрительно тихо. Но после обеда пришёл приказ капитану Субботину и капитану Субботиной прибыть в штаб фронта. Понятно, что среди бела дня лететь через зону, доступную вражеским истребителям, можно только на боевых машинах — вылетели парой на москитах. Скажете — Мусенька не умеет? Не смешите мои тапочки — умеет. Она ведь не раз навещала меня в Воронеже, так что, конечно, научилась. Нет, к серьёзным боям не подготовлена, но и не совсем беспомощна. Сможет огрызнуться, если что.

Долго думал, кого оставить за себя на полку. Решение получалось парадоксальное — заместитель мой всё ещё не прилетел из Первомайска — отбивает нашу полуторку и кое-какое имущество у тамошних… нехороших людей. У начштаба работы и без того, хоть завались. Замполит не из лётчиков — он пришел в авиацию по моим пятам из НКВД. Вадим Тарасов, (позывной «Тарас») и Илья Кутейников, которого мы зовём «Кут», — два бойца. Отличные, и в любой момент могут понадобиться именно в этом качестве. Как ни крути, остаётся рядовая Бюхель. Уж выдержки или расчётливости ей не занимать, к тому же — умница. Хоть и не кадровый военный, но тут уж начштаба не выдаст — он-то как раз очень даже кадровый. Подскажет.

Такое решение и объявил.

До Тирасполя, куда прямо перед войной перебралось командование Одесского военного округа, долетели без приключений — только раму один раз видели — немецкий разведчик-корректировщик Фокке-Вульф-189. Но висела она высоко, с нашими четырьмя тысячами высотности нечего и пробовать до неё добраться.

Садимся. Просторное лётное поле пустынно. Далеко, на противоположной стороне, затянутый чехлами, стоит на козлах двухмоторный самолёт, похожий на СБ. Отсюда он кажется каким-то ненастоящим, ущербным. А вот с воздуха выглядел довольно убедительно. Я на чистом рефлексе рулю в сторону непонятной растительности, что наблюдается с краешку, но оттуда выскакивает солдат и начинает делать недружелюбные жесты, словно отпугивает.