Ак-патр Чугашвили - Резистенс

Я щёлкнул зажигалкой, и поднёс её к сигарете. Петя с интересом смотрел на колеблющийся на ветру огонёк.

— Не сейчас. Позже.

— На, возьми.

Он вложил мне в руку плотный квадратик бумаги.

— Я про такое в книжках читал — бумажки, шифры, и прочая мутотень…

— А можно, я не буду её есть, если меня поймают, очень боюсь проблем с кишечником…

— Если тебя поймают, то кишечник — самая маленькая из твоих проблем…Ладно, увидимся…Слава шакалу!

— Шакалим на славу!

Я неспешно прошёл мимо памятника Марсу и Сникерсу (важнейшие символы новой России — подлинный вкус свободы, вязнущий в зубах, и вызывающий оскомину), раньше на этом месте стояла каменная глыба, из которой торчал бюст какого — то кудлатого мужика, презрительно смотревшего на Бэтмена, грозящего кулачком с крыши Большого Марвел — театра. «Баланда — центр» провёл замеры общественного мнения, и выяснил, что 90 % московитов не знают человека, в честь которого был поставлен этот памятник. 5 % опрошенных послали интервьюера, и только оставшиеся 5 % сумели объяснить, что этот глыба — человек, какой — то дальний родственник (то ли бабушка, то ли дедушка) вождя мирового пролетариата, тело которого было вынесено из Мавзолея. Жуткий пережиток тоталитаризма был ликвидирован, кудлатого деда выкорчевали и вывезли в неизвестном направлении. На этом месте, по личному распоряжению Верховного Манагера воздвигли памятник Марсу и Сникерсу, два шоколадных батончика, образующих латинскую V, символ победы демократии в масштабах всей Московии. Восхищённые московиты говорили, что Манагер «бросил пару палок у Большого», выражая тем самым неподдельный восторг, вызванный тонким вкусом Верховного.

Раскованной походкой ледащего верблюда, ко мне подошёл негр в оттянутых до земли штанах. Он что — то пробубнил себе под нос, и широко улыбнулся, демонстрируя слюнявые дёсны.

— Что, простите?

— Мальчика не желаете? Есть любые. Смелые, умелые, рыжие, бесстыжие, розовые попочки, глазки словно кнопочки. Пять монет — анал плюс минет!

— Спасибо большое, как — нибудь в другой раз.

Интурист сменил тактику.

— Чего шляешься здесь? — он говорил без акцента, как природный московит — вынюхиваешь чего?

— Расслабься, брателло…

— Носорог рогатый в Африке — твой «брателло».

— Я должен был убедиться, что ты — не коп. Всё нормально, теперь я уверен. Хочу негритёнка, чёрненького, с глянцевой кожей, упругой попочкой, и вывернутыми фиолетовыми губками…Аж слюни потекли,…есть такие мальчонки у тебя, а, вождь?

— Есть! — он выплюнул это слово с отвращением — бабки гони!

— Ну…так дела не делаются, ты что? Новенький что ли? Здесь камеры везде…сделаем так, я зайду вот в ту арочку, и подожду тебя там, там вроде камеры не достают, а ты…

— Не учи учёного. Пять минут.

Неспешно, словно гуляя, я дошёл до закрытого вестибюля метро (нерентабельно), обошёл его слева, и поднялся вверх по лестнице. Пимп неслышно появился рядом со мной минуты через полторы. Я не успел открыть рот, как он сделал выпад правой рукой в мою сторону.

— Сссука! Убью! Муссор! — он прыгал взад — вперёд, размахивая здоровенным тесаком.

— Уууу, как ты возбудился, гудрон!

— Кто? — он на мгновение остановился, и в этот момент я достал его голову правым прямым, его мотнуло, я догнал его прямым типом в грудь, он упал на спину, и выронил нож. Чтобы успокоить товарища, я сделал то, что когда — то делал со своими соперниками один бразильский боец по прозвищу «Сёгун». Сбив своего соперника с ног, он прыгал на него сверху, выцеливая ногой живот жертвы, этот приём назывался «затаптывание». Я прыгнул всем весом на живот сутенёра, он ойкнул, и скрючился на правом боку. Я обхватил его за шею левой рукой, и зафиксировал голову правой.

— Сдаётся мне, что сегодня ты будешь моей маленькой губастенькой подружкой. Обещаю — тебе понравится!

Он захрипел, и забулькал слюной.

— Извини, не понимаю твой ярославский акцент.

— Нееет, не убивай меня, я работаю на СБВМ…

— Да ты чё? Я тоже! Привет, братан! — я сильнее сжал его горло, он судорожно задёргался, и засучил ногами. Проходящая мимо бабка, испуганно шарахнулась в сторону.

— Любовь нечаянно нагрянет, когда её совсем не ждёшь — немузыкально проорал я. Бабка побежала, припадая на правую ногу, и помахивая авоськой.

— Ну, всё, нам надо прощаться, очень приятно было познакомиться…

— Не делай этого, Васся…

— Что? Откуда ты знаешь моё имя? А…так ты не врал — я ослабил захват — чего тебе надо от меня?

— Ничего…просто проследить…

— Да ты меня чуть на лоскуты не порубил, словно я кусок хамона какого — нибудь…

— Я просто пугал, я не всерьёз…прости…

— А если за мной следят? Ты об этом подумал? Извини, но мне придётся тебя убить, я должен соответствовать образу несгибаемого патриота, и борца с американской оккупацией.

Я сдавил его шею посильнее, он впился ногтями в мои руки, и задёргал ногами как сумасшедший. Я упирался ногой в стену, негр отчаянно дёргался, от его ног летели брызги (обмочился, голубок), в этот момент на моё лицо упал отблеск голубого цвета — полицейский коптер завис в воздухе, и подмигивал мне голубым глазом мигалки.

— Немедлэнно прэкратитье драку! — до меня донёсся скрежещущий голос из полицейского динамика.

— What do you want from me? I have the right to fuck this pretty boy in the ass! Вы нарушаете мою privacy! Принцип уважения прав меньшинства — один из главных принципов демократии! За что боролись? За что гибли самые светлые умы современности? Пропадленский! Швондер — Сволочь! Они отдали свои жизни за то, чтобы я мог спокойно взлохматить булки этому почтенному московиту! Это моё конституционное право!

Из коптера выпрыгнули два брата — близнеца утренних копов, и потрусили к нам с тяжеловесной грацией двух перекормленных бизонов. Я отпустил негритёнка, и вытянул вперёд правую руку, предвосхищая вопрос о моём Ай — Ди. Ближайший ко мне полицейский прижал к моему запястью считывающее устройство, оно возмущённо булькнуло, и выдало моему поддельному чипу зелёный свет. Неудачливый сутёнер не торопился встать на ноги, он держался за горло, и выхаркивал сгустки желчи, сидя на мокром асфальте.

— Ваш Ай — Ди!

— Я из Службы Безопасности верховного манагера!

— Ваш Ай — ди!

— На! — он резко выкинул вперёд правую руку.

Считывающее устройство щёлкнуло, загорелся красный индикатор, полицейский ловко захлестнул правое запястье афромосковита петлёй пластиковых наручников, вторую петлю он замкнул на своём запястье — ты пойдёшь с нами.

— Да чего такое? Ваш прибор не работает, я — сотрудник спецслужб, мои документы в порядке!

— Не надо…этот бабский визг! Прьекратить! Встать! Маалчать! — полицейский перешёл на фальцет совершенно не подходящий такому капитальному телу. Он шагнул в сторону коптера, и сутенёр поехал за ним на животе, издавая дикие утробные вопли. Я отряхнулся, и побрёл в сторону остановки, мне предстояло добираться до дома на «теффтельке» — кургузой, жёлтого цвета маршрутке, прозванной так за внешнее сходство с американским послом. Победившее демократическое правительство решило, что троллейбусное, трамвайное и автобусное сообщение — неподъёмный груз для бюджета десятимиллионного города, точно так же, как и метро. Трамвайные пути были безжалостно выкорчеваны, провода содрали активисты, промышлявшие продажей цветмета, входы на станции метро были заколочены фанерными щитами с портретами улыбающегося Верховного Манагера, и слоганом «Ходьба — самый демократичный способ передвижения!». Я успел промёрзнуть до костей, прежде чем пришла нужная мне «Теффтелька» переполненная пассажирами. Я повис на одной ноге у самого входа, и стал свидетелем перепалки между пассажирами и водителем. Краснолицая тётка, сидевшая спиной к водителю в первом ряду, истекая потом, злобно выплёвывала слова.