Глеб Носовский - Раскол Империи: от Грозного-Нерона до Михаила Романова-Домициана

Многие воины… со слезами целовали ему мертвому руки и ноги, величали его доблестным мужем и несравненным императором и тут же, близ погребального костра, умирали от своей руки» [760], с. 185–186.

То есть, император был великий, но вот ноги некрасивые. Ходил в парике. И волосы выщипывал. Нехорошо.

Может быть, что-то из цитированного описания верно, а что-то придумано. Например, подозрительно сообщение, будто Отон-Годунов брил бороду. В обычае русско-ордынских царей-ханов (да и вообще людей того времени на Руси) было, напротив, носить бороду. Резать бороды начал лишь Петр I, вводя в оккупированной Руси новые, «цивилизаторские» порядки. А рассуждения Светония о парике Отона-Годунова могут вообще относиться к редакторским вставкам XVIII века. Парик, хорошо имитирующий настоящие волосы, это довольно позднее изобретение.

Начиная с «биографии» Вителлия, Светоний и Тацит описывают собственно Великую Смуту в «Монгольской» Империи. Это обстоятельство совершенно недвусмысленно отражено самим Тацитом во вступлении к его «Истории», хронологически следующей за «Анналами». Напомним, что в тацитовых «Анналах» описаны императоры Август, Тиберий, Калигула, Нерон и Клавдий. То есть, в основном, эпоха Ивана «Грозного», вторая половина XVI века.

В последующей «Истории» рассказ Тацита начинается с Гальбы, затем следуют Отон, Вителлий, Веспасиан, Тит и Домициан. Кстати, здесь Тацит сообщает, что он — современник всех только что перечисленных «античных» императоров. Отсюда вытекает, что Тацит жил и творил в эпоху первой половины XVII века. Или позже.

Тацит открывает свою «Историю» следующими многозначительными словами.

«Правду стали всячески искажать — сперва по неведению государственных дел… потом из желания польстить властителям или, напротив, из ненависти к ним… Если говорить обо мне, то от Гальбы, Отона и Вителлия я не видел ни хорошего, ни плохого. Не буду отрицать, что начало моим успехам по службе положил Веспасиан (то есть Василий Шуйский, как мы покажем далее — Авт. ), Тит умножил их, а Домициан возвысил меня еще больше» [833], т. 2, с. 5.

Следовательно, как мы вскоре увидим, Тацита особо возвысили Лжедмитрий Второй или Михаил Федорович Романов, объединенные под одним общим именем «античного» Домициана.

И далее о Великой Смуте: «Я приступаю к рассказу о временах, исполненных несчастий, изобилующих жестокими битвами, смутами и распрями, о временах, диких и неистовых даже в мирную пору. Четыре принцепса, погибших насильственной смертью, три гражданские войны, ряд внешних и много таких, что были одновременно и гражданскими, и внешними, удачи на Востоке и беды на Западе — Иллирия объята волнениями, колеблется Галлия, Британия покорена и тут же утрачена, племена сарматов и свебов объединяются против нас, растет слава даков, ударом отвечающих Риму на каждый удар, и даже парфяне, следуя за шутом, надевшим личину Нерона (то есть за Лжедмитрием — Авт. ),

готовы взяться за оружие. На Италию обрушиваются беды, каких она не знала никогда или не видела с незапамятных времен… Рим опустошают пожары, в которых гибнут древние храмы, выгорел Капитолий, подожженный руками граждан. Поруганы древние обряды, осквернены брачные узы; море покрыто кораблями, увозящими в изгнание осужденных, утесы запятнаны кровью убитых… (далее следует длинный перечень бед, обрушившихся на Римскую Империю — Авт. )…

Словом, никогда еще боги не давали римскому народу более очевидных и более ужасных доказательств того, что их дело — не заботиться о людях, а карать их» [833], т. 2, с. 5–6.

Начиная с «биографии» Вителлия, Тацит то и дело, по самым разным поводам, говорит о смутном времени, обрушившемся на Империю. Например: «Между тем Италия терпела беды и страдания еще худшие, чем во время войны. Рассыпавшиеся по колониям и муниципиям вителлианцы крали, грабили, насиловали; жадные и продажные, они любыми правдами и неправдами старались захватить побольше и не щадили ни имущества людей, ни достояния богов… Командиры понимали, что находятся во власти солдат, и не решались запрещать им что бы то ни было… Италия, и без того уже разоренная, едва могла прокормить все эти пешие и конные войска, едва выносила все эти несчастья и оскорбления» [833], т. 2, с. 74–75.

Напомним, что слова ИТАЛИЯ, ЛАТИНИЯ произошли, вероятно, от славянского слова ЛЮДНАЯ (страна).

Итак, по Тациту, Римская Империя все глубже погружается в Великую Смуту. Плутарх считал, что Смута в Империи зародилась еще раньше — после смерти Нерона (то есть Ивана Грозного): «Демад после смерти Александра сравнил македонское войско с ослепленным Киклопом, наблюдая, как много беспорядочных и бессмысленных движений оно совершает. Римская же держава испытывала потрясения и муки, схожие с воспетыми в сказаниях муками и борьбой Титанов, — раздираемая на много частей сразу и все снова яростно устремляющаяся сама на себя» [660], т. 3, с. 402–403.

Обратимся теперь к жизнеописанию «древнего» императора Вителлия. На рис. 9.1 и 9.2 приведены его «античные» бюсты.

Светоний начинает так: «О происхождении рода Вителллев передаются мнения самые разнообразные и несхожие: ОДНИ НАЗЫВАЮТ ЕГО ДРЕВНИМ И ЗНАТНЫМ, ДРУГИЕ — НОВЫМ, БЕЗРОДНЫМ И ДАЖЕ ТЕМНЫМ… Существует книжка Квинта Элогия… в ней говорится, что Вителлин происходят от Фавна, царя аборигенов, и от Вителлин, которую во многих местах чтут как богиню, что они правили всем Лацием и что последние их отпрыски переселились от сабинов в Рим и были причислены к патрициям…

Рис. 9.1. Римский император Вителлий. Мрамор. Париж. Лувр. Это — западное-европейское представление о Лжедмитрии Первом. Взято из [760], вклейка между с. 192–193. См. также [874], илл. 21.

Рис. 9.2. „Античное“ изображение императора Вителлия. Он же Лжедмитрий I. Капитолийский музей. Скорее всего, это — скульптура XVII–XVIII веков. „Наглядное пособие“ к только что внедренной скалигеровской версии истории. Взято из [304:1], т. 1, с. 691.

А многие, напротив, утверждают, что род этот берет начало от вольноотпущенника… занимался этот человек починкой старой обуви, а сын его, разбогатев на распродажах и доносах, женился на доступной женщине, дочери некоего пекаря Антиоха, и стал отцом римского всадника. Однако вдаваться в эти разногласия мы не будем.