Александр Дорофеев - Мексиканский для начинающих

Сунув трубочку в ноздрю, он мощно шмыгнул, затянув бесследно одну линию.

— Делай, как я! Взлетная полоса для пробы — даром!

Может, Васька и отказался бы нюхать, извлеченное как-никак из попы, но даром-то!

Прохладная ясность хлынула в голову. Мозги анестезировались, превратились в горный, лучащийся светом хрусталь. Энергия, добытая у глиняных ацтеков, кажется, удесятерилась. Васька чувствовал, что сейчас взлетит, как легкий планер, без разбега.

— Погоди, погоди, — остановил диспетчер Гаврила. — Поболтаем — о том, о сем!

И действительно, хотелось поболтать. Хотелось вести долгую дружескую беседу, дойти до многих истин и вернуться к истокам.

— Социализм! Хоть слово дико, а мне ласкает слух оно. — Шмыгнул Гаврила носом. — Жалко, что вы его просрали! Сепаратизм тоже дико, но не ласкает. Кстати, Лихтенштейн от вас отделился?

— Давненько, — с горечью шмыгнул Васька. — Некрасиво отделился. Тайком.

— Да, брат, глаз да глаз за народом! Иначе все разваливается, — вдохнул Гаврила полоску. — Будь воля, вместе бы зажили! Слились бы!

— Еще не поздно! — ободрил Васька.

— Для этого есть исторические предпосылки! Послушай — в незапамятные времена с северо-запада через Тихий океан приплыло племя волосатых, но безбородых людей. Выйдя на берег, они поднялись в горы, где основали город Тула.

— Наши? — изумился Васька.

— Ваши якуты! — подтвердил Гаврила. — Они первые пирамиды сложили, чтоб родные берега разглядеть. Эх, пора берега-то сдвинуть. Один к другому.

— А я в прошлой жизни был китайским экстрасенсом и поэтом, — признался Васька. — А в нынешней черчу фигуры.

— К лучшему! Поэты и экстрасенсы часто слишком глуповаты. Но больше об этом ни слова! Прими еще полоску как угощение.

Васька принял и спросил:

— А почему «ни слова»?

— Я сам поэт и экстрасенс, — сказал Гаврила. — Вижу твою ауру — серенькая с голубизной, напоминает кролика, который хочет перетрахать дюжину крольчих.

— Чистая правда! — шмыгнул Васька. — Пойдем, Гаврила! За переводчика будешь.

— Почему бы и нет, — привстал он с толчка. — Но сперва о деле. У меня крупное дело. Перешло от папы Хозефины. Старика год как пришили — пац! — в лоб. Месяц назад дядю сбросили со скалы. Теперь я хефе — падрино. [10] Шеф — крестный отец в мафии.

Странно было слышать подобные речи в тесной кабинке. Хотя, возможно, именно в таких местах и вершатся нежданные сделки века.

— Держу прямую связь с Меделлинским картелем, — продолжал Гаврила. — Хочешь, через полчаса достану десять кило пудры? [11] Имеется в виду кокаин.

— А тысячу? — брякнул Васька. — По оптовой цене. С дружеской скидкой.

Он вспомнил о Шурочкиных броненосцах. В каждого по килограмму! Уму непостижимо, сколько потянет такой на Арбате!

Гаврила снова опустился на толчок и вынюхал полоску для ясности. Но, видно, сделка века не умещалась в голове.

— Слишком крупно! Переговорю с людьми из картеля. Встретимся завтра в гольф-клубе.

— А теперь по бабам! — напомнил Васька.

— Конечно, конечно, — растерянно кивал Гаврила. — Только возьмем Хозефину с мальчиком.

Так и отправились по картонному маршруту — Гаврила Первый, потрясенный килограммами, вообще переполненный Васька и молчаливая Хозефина с временно запеленатым Гаврилой Вторым.

Свернув за отмеченный угол, они наткнулись на шеренгу удлиненных кожаных купальников. Было тихо и серьезно. Будто на тактических учениях отряда по борьбе с сексуальным терроризмом.

— За тот ли угол мы свернули? — оробел Васька.

— Выбирайте, господин! Девок много — ты один, — выдал вдруг Гаврила. — Это мой первый поэтический опыт на русском языке.

Опыт ободряет. И Васька отправился вдоль шеренги, покачивая головою, вроде бы принимая достойный в целом парад. Но оруженосца, лучшего из лучших, выбирать тяжело. На что в первую очередь глядеть? Глаза, губы или нос? Грудь или попа? Лодыжки или бедра? Подробности сбивали, уводили в сторону от сути.

«Вот Шурочка, — вспомнил Васька, — глядит на уши. Странно, конечно, но определенно. Была бы здесь, не раздумывал!»

— Знаешь, Гаврила, — осенило его. — Скажи им, Гаврила, — кто хочет со мной, шаг вперед!

Без задержки, как в хорошем старом фильме, когда политрук вызывал добровольцев, дамы шагнули единым строем.

«Не может быть, — подумал Васька, — чтоб все одинаково».

— Скажи им, Гаврила, — кто очень-очень — вперед!

И вновь черные купальники придвинулись. Лишь одна девушка осталась на месте. Потупилась и готова была разрыдаться.

— В чем дело? — спросил Васька. — Почему отказники?

— Не обращай внимания, — сказал Гаврила, укачивая Гаврилу Второго. — Это моя Хозя. Стесняется.

Васька махнул рукой:

— Пускай посчитаются. Шишел-мышел — и так далее! Есть на испанском считалки?

Дамы сбились в кружок, и Гаврила, тыча пальцем, бормотал заунывно — эники-беники-веники!

Над океаном, кажется, занимался рассвет, а считалка не кончалась. Пару раз Гаврила сбивался и начинал сызнова. Наконец, подвел к Ваське покорную Хозефину:

— Так распорядились боги! Можешь быть спокоен — проверена и обучена. Двадцать долларов, со скидкой.

— Прости, Гаврила, — это невозможно! Спасибо за все — до завтра в гольф-клубе! — И Васька потащил из распадающегося круга, как билет на экзаменах, первое, что подвернулось. И, едва ухватив, понял, что он счастливый. Именно такая мамзель мерещилась весь вечер!

У нее были глаза, нос, губы, грудь, попа, бедра и лодыжки. Словом, было все, включая легкое имя мамзели — Адель.

Об руку они вошли в тихий отель под вывеской «Гараж». Улыбнувшись привратнику, Адель повлекла Ваську по устланной ковром лестнице к маленькой двери, отворила своим ключом грациозно, как шкатулку с драгоценностями, и включила свет.

Никогда прежде Васька не получал такого светового удара. Ожидая полумрака, он внезапно очутился внутри тысячесвечной хрустальной люстры.

Потолок, стены, а кое-где и пол были зеркальными, что напоминало комнату смеха, с четырехспальной кроватью посередине.

Множество Васек и Аделей отображались в зеркалах, как воплощение ацтекской групповухи.

Публичность ошарашивала раскрепощенностью, которой Васька, при всех стараниях кролика Точтли, покуда не достиг.

— Асемос амор, [12] Сделаем любовь. В буквальном переводе, согласитесь, это предложение звучит довольно странно. — сказала Адель, нежно улыбаясь. Помимо нее дюжина Аделей улыбалась со всех сторон на разные манеры.

В черных кожаных купальниках, похожие на опытных автомехаников, они окружили Ваську, будто побитый жизнью «запорожец» на техосмотре.