Александр Золотько - 1941. Время кровавых псов

На лице комиссара появился интерес, как показалось Севке, неподдельный.

— Что уставились? Я что-то не так сказал?

— Все так, продолжайте, — одобрил комиссар. — Что еще может пытливый человек почерпнуть из сказки?

— Может почерпнуть… например, может почерпнуть, что не фиг слушать всякую ерунду от выжившего из ума старика…

— А я, между прочим, все слышу, — раздался голос с кухни. — И ваше счастье, что я сейчас занят. А то бы схлопотали вы…

— Передать? — деловито осведомился Никита. — Могу руки сполоснуть. В лоб? Или подзатыльник?

— Пошел ты… — выкрикнул Севка в сторону дверного проема.

— Не связывайтесь с невоспитанными грубиянами, Никита, — сказал Евграф Павлович. — Связывайтесь — с воспитанными. А вы, молодой человек, вместо того чтобы портить отношения с окружающими, лучше ответили бы на вопрос Евгения Афанасьевича. Он вопросы зря не задает. И сказка не такая уж пустая, как вам показалось.

— Вы еще скажите, что если я не пойму ее глубинный смысл и суть, то меня убьют! — зло бросил Севка.

— А это идея. — В дверях появился старик, держа мокрые руки с растопыренными пальцами перед собой, словно хирург, отвлеченный в момент операции. — Замечательная идея. Пожалуй, нам и не понадобится человек, который неспособен разобраться в пустяковом произведении… Или просто промолчать, чтоб хотя бы выглядеть глубокомысленным…

Евграф Павлович ушел.

Севка оглянулся на комиссара, тот кивнул с самым серьезным видом.

А они могут. Вполне себе могут принять такое смешное решение. Вот подождут немного, честно давая возможность Севке вымучить что-нибудь эдакое из нелепой сказочки, потом, может быть, покормят ужином, выпьют, не чокаясь, за его здоровье, и разрешат Никите продемонстрировать Севке, кто здесь крутой боец, а кто — голый засранец из будущего.

Ситуация напоминала Севке экзамен по русской литературе девятнадцатого века. Достался вопрос по Достоевскому, ни одного романа которого Севка так и не смог себя заставить прочитать. А вопрос был про специфику романного мышления великого писателя. Тогда Севка, читавший только рассказы классика, предложил провести исследование романного мышления на примере рассказов, сообщив потрясенному преподавателю, что рассказы Достоевского — это небольшие романы, со всеми признаками… и так далее. А ведь тогда Севке грозила только пересдача, а не пуля в лоб.

Неужели ты, Севочка, самый подающий надежды студент филфака, не сможешь наплести? И не нужно тут бормотать о гордости и нежелании поддаваться давлению. Хочешь жить — будешь выглядеть и смешным, и мерзким. Если действительно решил выжить и выпросить у комиссара поездку в Сибирь до сорок пятого года.

Севка откашлялся.

— Ну-ну, — подбодрил его комиссар.

«Ведь все равно не убьют», — подумал Севка. Сейчас они его чисто конкретно разводят. Прикалываются. Ну и пожалуйста.

— Значит, так. — Севка поднял указательный палец. — Пуля решила, что является очень важной особой, потому что слишком сложным и трудоемким был процесс ее изготовления… Она не учла, что если таких исключительных изготовлять миллионами, то себестоимость падает значительно…

— Раз, — сказал комиссар.

— Но не смешно, — сказал Евграф Павлович, снова появившись в дверном проеме с тряпкой в руке. — Не хватает легкого безумия.

— Дальше. — Севка решил не обращать внимания на подколки. — Пуля не поняла, что именно убийство человека было ее предназначением. Она не проанализировала всех факторов…

— Два, — кивнул комиссар.

— Я бы сказал — полтора, — прокомментировал Евграф Павлович. — Но два так два.

Севка вздохнул и медленно выпустил воздух, сосредоточиваясь.

— За кадром в сказке осталось мнение винтовки о ее предназначении… Винтовка ведь тоже вполне могла себя осознавать самой главной. Она должна была отправлять в белый свет пули. Почти педагог-наставник. И делала она это четко и ловко. — Севка даже улыбнулся, поймав себя на желании разукрасить свое выступление. — Порох, опять же, бился за свободу пули из гильзы, а гильза честно сжимала в объятьях пулю, спасая ее от сырости, например. Капсюль начинал восстание пороховых крупинок, зажигал революцию, боек пробуждал капсюль…

— Три, четыре, пять, шесть, семь… — загнул пальцы комиссар. — Уже лучше.

— Вынужден признать — наш юный друг сумел поймать кураж, — согласился старик. — А дальше?

— Дальше… Дальше я мог бы рассуждать о мыслях черепа и мозга, о последней фразе убитого человека… Еще можно сказать о том, кто целился из винтовки и нажимал на спуск, о том, кто приказал ему это делать, и о том, кто вообще всю эту кашу заварил…

Комиссар спрятал руки за спину.

— Но я скажу лучше о другом. — Севка потер ладонями о стол. — Я скажу о том, что никто из всех миллионов явных и неявных участников этой вашей сказки не сможет гарантировать, что пуля и на самом деле не была предназначена для чего-то необычайного, высокого и значимого. И то, что все они ее бездарно уронили в песок, вовсе ничего не значит. Это не делает озарение пули ложью. И мы приходим к осознанию того, что сказка не может быть закончена никогда. Как, впрочем, и любая другая.

Комиссар захлопал в ладоши. К нему присоединился Евграф Павлович. Севка встал и раскланялся.

— Да, такого бреда я не слышал, — сказал Никита и снова ушел на кухню.

— Восхитительного бреда, — воскликнул старик. — Я бы сказал — бредового бреда! Пожалуй, я с тобой соглашусь, Евгений, не будем сегодня убивать юношу.

Севка попытался засмеяться, но когда старик подошел к книжной полке и положил на нее пистолет, который достал из кармана брюк, Севка своим смехом чуть не подавился.

Евграф Павлович посмотрел на Севку и, словно спохватившись, вынул из пистолета магазин, положил его возле книг, потом передернул затвор и, поймав вылетевший патрон, поставил его туда же, на полку.

Это он все время был со взведенным пистолетом, понял Севка. И в любой момент мог… и шутка о готовности убить Севку за общую тупость была не совсем шуткой…

Севка вытер разом вспотевшие ладони о скатерть.

— Через десять минут можно будет поужинать, — провозгласил старик и вышел из комнаты.

— Такие дела, Всеволод. Такие дела… — Комиссар взял с полки пистолет, вставил в него магазин, сунув в магазин патрон. — Любовь к театру — у него в крови.

— По самые локти, — добавил Севка мрачно.

— Сева. — Комиссар спрятал пистолет в ящик секретера. — Я вам говорил о трудности подобрать надежные кадры… И намекал, что вы…

— А потом оказалось, что все это ложь и провокация.

— Не все. Мне действительно нужны верные люди. Скажем, вы подходите, ибо у вас нет здесь родственников, на вас трудно надавить, шантажировать вас нечем… пока, во всяком случае. Вы, опять-таки, можете мне помочь выявлять… как вы сказали? — попаданцев.