Сергей Протасов - На восток [litres]

Де-Ливрон, закончив политесы, приказал возвращаться к «Нахимову». Весь обратный путь он зарисовывал то, что успел увидеть, примостившись возле котла, где имелось освещение, при этом прислушиваясь к тихому бурчанию кочегара. Тот, поглядывая за корму на матросов, хлопотавших в баркасе возле раненых, матерился сквозь зубы:

– Отпускают оне героев ранетых, да ишо и кланяются, как же. Лицемеры! Ежели оне верх беруть, так прям херувимы, хоть под икону сажай да крестись на них. А чуть по сопатке получили, сразу звереють, азиаты! Сказывал мне кум, как на Сахалине офицеры ихние «шалили». Про то во всех газетах писано. И здесь теперь скольких солдатиков, живых ишо, хоть и подстреленных, поди зарезали со злости, не скажуть ведь никому. Психи, право слово. У-у-у макаки желтопу-зые!

«Лицемеры», «азиаты» и «психи», причем произнесенные абсолютно правильно, в этом монологе с «уть-ями» да «ють-ями» и «оне» с «ишо» звучали совершенно инородно, но в то же время употреблены были без запинки, явно не впервые. Где и набраться-то успел таких слов. Хотя, впрочем, после начала интенсивной боевой подготовки уже почти год назад, когда в довесок ко всему появилось еще и требование обучить грамоте нижних чинов, удивляться нечему. Читать на эскадре теперь умели все, и читали запоями, делясь друг с другом прочитанным. Кто ж знает, что подвернулось под руку матросику или знакомому его, пока в лазарете с чирьями или еще с чем валялся. Газета какая или книжонка по медицине, философии, истории или экономике. Лишь бы не политика, хотя и таких хватало. Зато теперь втолковывать любую мелочь не приходилось. Читай, братец, вот здесь вот, потом спрошу – расскажешь, а я покажу, что к чему. Так быстрее получалось, хоть канцелярия и взвыла поначалу, пока типографски печатать это все не наладились.

А «зарисовки» продвигались не очень. В вечерних сумерках с болтавшегося на волне довольно далеко от берега катера многого разглядеть, естественно, не удалось. Тем не менее стало ясно, что отряд контр-адмирала Энквиста имел дело с капитальными бетонными или каменными укреплениями. Часть их оголило близкими разрывами, разбросавшими грунт и открывшими брустверы и капониры. Наблюдатели насчитали четыре позиции нового типа под орудия среднего калибра и шесть по 76 миллиметров.

Чуть севернее них располагались более простые деревоземляные сооружения противодесантной батареи из восьми мелких скорострельных пушек, достроить которую в каменном виде, судя по всему, просто еще не успели. Заготовленный обтесанный камень лежал стопками прямо среди двориков.

Кроме того, с катера видели что-то, похожее на бакены или буйки, скорее всего, обозначавшие границу минного поля или проход в нем под самыми жерлами пушек. Это казалось вполне логичным. Именно там и должен был быть вход в залив для больших судов, если, конечно, заграждение не из инженерных мин. Хотя не исключалась и простейшая военная хитрость. Теперь уже было что доложить начальству. День простояли, оставалось еще ночь продержаться.

Но все оборонительные планы Энквиста оказались спутаны с появлением со стороны Хакодате двух наших эсминцев, доставивших боевой приказ совершенно противоположного содержания. Капитан второго ранга Андржиевский, приведший свой неполный отряд, сразу после встречи с тыловым шлюпочным дозором проследовал к флагману южной группы и поднялся на борт «Нахимова» для согласования дальнейших действий. Немедленно вызвали и начальника миноносцев лейтенанта Ломана, которому теперь предстояло работать вместе с эсминцами.

От него ждали обстоятельного доклада о рейде к Аомори, после чего предполагалось приступить к детальной проработке предстоящей ночной вылазки. Но, даже не успев еще толком поздороваться, офицеры оказались бесцеремонно прерваны начавшейся частой пальбой сразу в нескольких местах вдоль всей линии патрулирования катеров в устье пролива.

Командиры минных отрядов быстро вернулись на мостики своих пришвартованных к броненосному крейсеру кораблей и двинулись на юг, для прояснения обстановки. Впереди в слабых лучах катерных прожекторов и тусклом мерцающем свете догоравших ракет мельтешили многочисленные перепончатые паруса рыбацких джонок.

До линии дозора было меньше мили. С такого расстояния казалось, что они накатываются сплошной волной. Причем эта волна уходит далеко на запад и на восток и имеет ширину едва ли не во весь пролив. Их были десятки, и они уже достигли катерной завесы, начав обволакивать ее. При этом вся эта шевелящаяся серая масса надвигалась без стрельбы. Палили из всех стволов только катера, пробивая прорехи во враждебно молчащем строе, начавшем огибать их со всех сторон.

Угодившие под обстрел быстро роняли паруса, порой вместе с мачтами. А подавляющее большинство еще целых стремились скорее разминуться с небольшими очагами опасности и пройти дальше. Но они все так же не стреляли, в зловещем молчании и тишине скользя по черной воде.

Экипажам судов передового шлюпочного дозора, довольно быстро охваченным этим движением со всех сторон, оно леденило кровь сильнее, чем кинжальный огонь в упор. Да и на некотором расстоянии (как, к примеру, для миноносцев) это выглядело непонятно и пугающе. Впрочем, довольно скоро выяснилось, что столь масштабным и интригующим был всего лишь отвлекающий маневр.

Увлекшись расстрелом многочисленных лодчонок, катерники не заметили приближения реальной опасности в виде сразу пяти небольших пароходов, вклинившихся в их строй со стороны западного берега пролива. Сблизившись с двумя крайними в передовой завесе катерами, пароходы открыли частый и точный огонь, моментально выбив всю артиллерию и пулеметы у своих противников. Один из них даже «выдохнул» облако пара из прошитого котла, сразу лишившись хода.

Воды, примыкавшие к позициям батарей, тут же накрыла непроглядная тьма. Ни прожектора, ни ракеты с других наших катеров туда теперь не дотягивались. А японцы принялись методично расширять образовавшуюся «темную зону», развернувшись поперек пролива и уверенно тесня неспособные реально сопротивляться такому натиску старые и слабо вооруженные паровые шлюпки.

В начавшейся суматохе джонки моментально утратили свою зловещесть и таинственность и начали разбегаться в стороны, спеша скорее затеряться в темноте. Часть из них просто скидывала паруса, становясь практически невидимыми и дрейфуя по воле ветра и волн.

Одну такую посудину случайно протаранил «Грозный», когда оба эсминца вслед за миноносцами направились к батареям на разведку. Хотя удар получился скользящий, деревянный корпус не выдержал, и она пошла ко дну, но двоих человек экипажа успели поднять на палубу. Они абсолютно не сопротивлялись, не имели никаких признаков принадлежности к флоту или армии, были безоружны и напуганы. Обоих сразу уволокли вниз, заперев в разных каютах. Несмотря на всю свою несуразность, они являлись ценными пленными, способными прояснить неясные моменты, которых становилось все больше. А впереди стреляли, чаще и сильнее.