Дмитрий Абрамов - «Большая Искра» [litres]

Оделись. Этап начинают раздёргивать. Выкликивают по десять-двенадцать человек и куда-то уводят. Выкликивают и его. В компании ещё двенадцати арестантов и сопровождаемый четырьмя надзирателями он идёт по гулким сводчатым коридора-переходам древнего централа. Кажется, что липкий воздух здесь целиком состоит из безысходности, страха и ненависти.

– Стоять. Лицом к стене.

Надзиратель с лязгом проворачивает ключ в замке, откидывает засов и открывает противно скрипящую массивную обитую железом дверь.

– Слева по одному, заходим.

Добро пожаловать в хату! В камере нары в три яруса. Все места заняты. Оценить сколько народу в камере сложно. Как минимум 40—50 арестантов. Несколько вопросов от местных. Кто, откуда? И интерес иссякает. Зеки преображаются. Они в своей стихии. Скоро выясняется печальная весть. Ужин уже был. Пайку на новичков в камеру выдали, но вроде бы как забыли предупредить что это пайка для новичков и её надо им оставить. В общем смолотили их пайку местные старожилы. Типо думали, что какая-то праздничная добавка. Придётся голодать до утра. Одна радость – в углу за занавеской. Параша. Больше можно не терпеть.

Место ему никто не предложил. С какого? Кто ты такой? И ведь хрен скажешь, кто я такой. Ночь провёл сидя в уголочке на полу подложив под себя пальто. Духота, постоянный бубнёж, какие-то движухи, вонь от постоянно посещаемой параши, безуспешные попытки заснуть. С лязгом откинулась кормушка, он уже знал, что так называют маленькую форточку в двери камеры, через которую в камеру передают шлёмки 245с пайкой. Ночь прошла. Подали завтрак. Не смог выспаться ночью, маясь от голода и постоянных движений сокамерников. Зато теперь смолотив тарелку пшённой каши почувствовал, что проваливается в сон и по-хрен на все движения. Хочу спать. Заснул. Пинок в бок. Какого?

– Учитель, тебя на выход кличут. Вставай.

Надзиратель ведёт в допросную. Маленькая комнатка. Маленькое оконце под потолком забрано решёткой. Стол, два табурета. И всё. Не, не всё. Еще старший лейтенант ГБ. С нехилым таким шрамом на пол лица и чёрной повязкой на правом глазу. Вылитый пират. Предлагает присаживаться. Тянет паузу. Внимательно рассматривает его единственным зелёным глазом.

– Ну, что Андрей Андреич, так и будем из себя учителя изображать?

Внутри всё похолодело.

– Вы с кем-то меня путаете.

– Хватит дурака валять, гражданин Власов.

Он покачнулся. Всё. ВСЁ! Хотя…

– Я требую соответствующего моему званию отношения, товарищ старший лейтенант госбезопасности…

В Винницком лагере, где немцы содержали пленных высших офицеров, условия были гораздо лучше, чем в покинутом неделю назад фильтрационном лагере и здесь в Ярославском централе. И в Винницкий лагерь, и из него в Берлин его возили в нормальном спальном вагоне. Всегда была в наличии кровать со свежими простынями. Хорошая еда. Чистая одежда. А тут. С ума сойти. Надо было сразу представиться. С генерал-лейтенантом небось так бы дерьмово не обращались.

– Да, я генерал-лейтенант Власов, и требую соответствующего моему званию обращения. Меня впихнули в общую камеру. Мне не предоставили кровать и постельные принадлежности. Пища которой здесь кормят годна только для свиней. Я напишу Сталину! На каком основании меня вообще здесь держат? В конце концов я требую адвоката! – Андрей Андреича понесло. Мысли путались. Ожидание разоблачения. Разоблачение. Что будет? Разжалование? Расстрел? А, может покаюсь и простят? Надо друзьям-товарищам весточку передать. Должны помочь. Или нет. Покаюсь и расскажу всё про этих друзей.

– Всё? По пунктам. Нет больше генерала Власова. А есть подследственный Власов. Подследственные сидят в общих камерах. Отдельного спального места здесь не предусмотрено. Постельные принадлежности выдаются осуждённым. Вот осудят – получите постельное бельё, если не расстреляют. Пища нормальная. Нам из того же котла в столовой накладывают. Сталину можете писать. Хотя Вы уже о Сталине писали 246, не знаю как после этого Верховный отнесётся к Вашему творчеству. Основания я Вам сейчас предъявлю. С адвокатом – перебьётесь. И ещё, мой Вам совет, Андрей Андреич. Это Вы у немцев были военнопленным генералом, согласившимся им помогать, а здесь Вы просто ПРЕДАТЕЛЬ! А, у предателей нет званий! Так что не надейтесь, что Вам здесь генеральские почести будут оказывать. Я внятно изъясняюсь? Надеюсь, больше не будет этого пафоса?

Власов поник.

– Теперь по делу, – продолжает следователь, расценив опущенную голову Власова как согласие, – Собственно на высшую меру социальной защиты Вы себе уже наработали. И материалов у следствия достаточно. Но, есть нюансы, – опять пауза.

– Нас интересует несколько вопросов. Первое. Ваши взаимоотношения с Сун Мейлин 247. Это ведь она Вас соблазнила? А не наоборот, как Вы любили втихаря хвастаться.

– Какое отношение имеют к делу мои взаимоотношения с женщинами? – вскинулся Власов.

– Не надо так нервничать, Андрей Андреевич. У нас есть сведения что жена генералиссимуса работает на американскую разведку.

– О, боже, ещё и это…

– Ну так что? Поделитесь воспоминаниями? Я не про постельные сцены, надеюсь Вы поняли?

– Да, – выдавил из себя Власов.

– Идём дальше. Второе. Какие отношения Вас связывают с маршалом Тимошенко 248? Третье. Почему ЧВС Юго-западного направления Хрущёв настаивал в июле 41-го на Вашем назначении на должность командующего 37-й армией 249? Ваши отношения с Хрущёвым. Четвёртое. Ваши взаимоотношения с генералом армии Мерецковым, Волховский фронт и 2-я ударная армия. Причины разгрома армии. Пятое. Ваша сдача в плен и работа на немцев. Вы готовы правдиво и подробно изложить всё что знаете по этим темам?

– Да.

– Теперь поясните каким образом Вы оказались в камере псковского СД.

– За несколько дней до того, я приехал в штаб группы армий «Север» 250по приглашению командующего группой Линдемана, в сопровождении естественно прикреплённых ко мне немецких офицеров. С Линдеманом у меня сложились хорошие рабочие отношения ещё когда он меня допрашивал сразу после моего пленения 251. В этот раз Георг, хотел узнать моё мнение по поводу начавшегося наступления Красной Армии под Ленинградом. И ещё штаб группы армий хотел использовать моё влияние на военнопленных для дополнительного их набора во вспомогательные подразделения. Когда неожиданно начался штурм Пскова, прикреплённые ко мне офицеры, для моей же безопасности и закрыли меня в камеру. И на всякий случай переодели в штатскую одежду. Ну и больше я их не видел. Как-то так.

– Понятно. Ну что ж, объём работы нам предстоит большой. Поэтому мы с Вами поступим следующим образом. Я сейчас договорюсь с местным начальством и Вас переведут в отдельную камеру и снабдят письменными принадлежностями. Изложите всё сами на бумаге. Я буду заходить к Вам раз в день и задавать уточняющие вопросы. Всё написанное Вами – секретно. Передавать рукописи имеете право только мне. Сотрудники тюрьмы будут об этом предупреждены. Вопросы? Ну и хорошо. Посидите пока здесь. За Вами придут и сразу отведут в отдельную камеру. И не затягивайте с рукописью. От этого зависит отношение к Вам на суде. До свидания.