Аркадий Черноморский - Последний подарок Потемкина [litres]

Алеша выбросился из своего И-153 по всем правилам парашютного искусства. Как учили в школе ДОСААФ. Держа в поле зрения падающий бомбардировщик, он отследил отделившуюся от фюзеляжа фигурку немецкого парашютиста, и с этого момента лишь одна мысль владела им: не упустить…

Огромный массив Сада с тусклым овалом пруда чернел внизу. Немца несло прямо туда, на сад. Приземление на водную поверхность всегда проблематично. И если немец угодит в пруд, взять его будет легче. Главное, не приводниться самому. Посему Алеша попытался перейти на скользящий спуск. Развернулся строго лицом по ветру и стал маневрировать стропами управления. Но капризный воздушный поток упорно уносил его на другой край сада. Он отчаянно попытался изменить направление движения и горизонтальную скорость. Натянул изо всех сил стропы. Ну, никак же, никак… Направление ветра, судя по смещению относительно небольшого строения типа туалетного домика прямо на окраине сада, опять изменилось…

Вот ведь зараза! Земля приближалась всё стремительней. Краем глаза успел глянуть в сторону парашюта немца. Не видно. Похоже, уже приземлился. Так. Внимание, Леха! Ступни ног свести вмести. Это главное. Стопы параллельно земле. «Смотреть только на ноги. На ноги, я сказал!» – прозвучал голос инструктора из Качинской летшколы. Инструктор вдолбил: «В момент приземления никаких попыток удержаться на ногах. Падай, Леха, падай вперед или вбок». Он упал на бок, сделал перекат. Все… Погасил купол парашюта, отстегнулся и пошел искать немца.

– Вот он, разбойник, Ваше Сиятельство! Окноразбиватель!

Светлейший с живейшим интересом осмотрел рослую фигуру Алеши Севастьянова, окруженного стражей.

«Все линии тела дышат силой, – опять заработал у него в мозгу маленький оценщик живого товара. – Стоп, прекратить!»– приказал ему князь. И снова вдумчиво оглядел пленного. «Экий здоровый лось – окно разбил. Может, буйный?» – подумалось ему.

– По-русски понимаешь?

– Я-то?

– А ты что, кого-то ещё заметил в комнате?

– Ну, эти вон, ряженые, – Алеша кивнул на гайдуков, потирая запястья, особенно пострадавшие при задержании. Борьба была короткой и бессмысленной. Ручищи у личной охраны князя были, как клещи. Плюс богатейший опыт процедур такого рода.

Держался он с напускным спокойствием, даже чуть нагловато, пытаясь выиграть время и дать ошалевшим мозгам шанс «прокачать» эту, какую-то уж совсем абсурдную, ситуацию.

У Светлейшего, как мы знаем, это был уже третий «инцидент» за вечер, и он стал потихоньку к этому сюрреализму привыкать. И хотя все три «сюра» были абсолютно разные, князь своим мозгом аналитика стал искать в них какие-то закономерности…

В первую очередь – определить, не душевно ли больной? И, если да, то до какой степени? С сумасшедшими Светлейшему дело приходилось иметь не раз. И на войне, и на гражданке. Особливо на войне. На войне ведь люди легко с колес сходят.

Сами подумайте: с завидным постоянством отправлять на тот свет такие же, как и ты, человеческие существа… Хорошо если пулей, издалека, чпок… и свалился – ну, а если в штыковую идти, живого человека на вертел насаживать?.. Видеть в упор глаза его, выпученные в предсмертном изумлении, да рот разинутый в запоздалом крике о пощаде…

«Нет, совсем не простое это дело воевать – живых людей убивать. Да в больших количествах, да почти каждый день, да ещё и не спятить при этом ну хоть чуть-чуть», – думал князь, считавший в глубине души, что нормальных людей, вообще, не так уж много. Себя он к последним причислял лишь только до определенной степени. Не до конца. Были у Светлейшего на этот счет серьезные сомнения. Иной раз, в случавшиеся с ним минуты потрясающего прозрения препарировал он свои поступки и позывы с тщательностью профессионального патологоанатома собственной души…

Он познакомился с сократовским призывом «познай, кто ты есть и стань им» в семнадцать лет. Вот с тех пор и познавал Потёмкин самое себя. По мере сил…

И большей частью дивился. Иногда давился от смеха. Но и частенько впадал в чернейшею меланхолию. Воздыхал. Грыз ногти до крови. Повторял про себя: «познай самого себя…»

«Тemet nosce» – на латыни или «гноти сэаутон» – по-гречески. Так гласила надпись на фронтоне храма Аполлона в Дельфах…

– Познай, познай, – пыхтел он ворчливо, – легче сказать, чем сделать. Не очень-то получается. Во-первых, ну никак не сосредоточиться. Мысли скачут, как блохи. Ну, это-то скорее всего, проблема персональная – синдром дефицита внимания врожденный, с ним я родился, с ним, похоже, и помру….

Но вот, во-вторых, – познавать подчас и не очень хочется. Порой такого наузнаешься, что как жить с этим потом не знаешь! И прав ли Сократ, полагающий, что самопознание – есть путь к достижению счастья… Не знаю, не понятно…

Как-то, играя в бильярд с братьями Орловыми, будучи ещё молодым вахмистром, до дворцового ещё переворота, озвучил он им однажды этот, мучающий его вопрос…

– А на хрена тебе, Гриня, это познание? – отозвался его везучий тезка, уже свободно вхожий в императорскую опочивальню, дуплетом с оттяжкой забивая прицельный шар, – «живи просто, проживешь лет до ста». Потом добавил весело, наблюдая, как левым верхним винтом закрученный шар сначала ударяется в борт, а затем идет в сторону лузы: – А кто слукавит, того черт задавит… Понял, Гриня? – и с хрустом потянулся. Сладко так потянулся, от полноты сил и жизни, всем своим мощным, выхоленным любвеобильным телом любимца судьбы и императрицы.

Лет через двадцать, проездом через Москву, вдруг взбрело Светлейшему князю Григорию Александровичу Потёмкину навестить впавшего в помешательство Светлейшего князя Григория Григорьевича Орлова, помещенного братьями в семейную усадьбу Нескучное.

Небритый, исхудавший, весь измазанный и дурно пахнущий бывший фаворит, к его удивлению, узнал фаворита нынешнего. Он посматривал на Потёмкина огромными, широко распахнутыми в каком-то детском изумлении голубыми глазами. А потом опять возвращался к своему странному безумному занятию – размазыванию своих фекалий по стенам и полу гостиной.

– Зачем ты это делаешь, князь Григорий Григорьевич? – спросил Светлейший с отвращением, смешанным с любопытством.

– Да ты же, Гриня, сам меня учил – познай самого себя. Помнишь? Вот, я и послушал, познаю…

– Ну и что же познал, княже?

– Воняю дюже, Гриня… Видать, дерьма во мне немало…

Анализировать окружающих было, конечно же, полегче. И делать это Светлейший умел и любил. С азартом заядлого софиста и терпением профессионального психоаналитика. Вот и сейчас он мысленно потер руки: «Ну-с, начнем…»

«Попробуем разобраться, – подумал, глядя на стоящего перед ним молодого, лет 25 на вид, роста выше среднего мужчину, тоже в кожаной куртке, другого, правда, фасона нежели у немца, – и начнем-ка мы с дифференциальной диагностики: нет ли явных расстройств сознания, умопомрачения там или галлюцинаций с бредом на фоне черепно-мозговой травмы… бывает иной раз, ежели сильный удар по башке, сабельный или прикладом… Кстати, и алкогольный делирий вполне возможен, хотя держится вроде прямо и перегаром не разит… Но в наших широтах этот фактор никогда не исключен. Опять же, зима ещё на дворе. А в холод – кто ж не пьет?.. “Только селедка, ибо сама закуска”», – вспомнилась вдруг заезженная конногвардейская поговорка.